«А письмо? — вдруг вспомнил он. — Куда я дел письмо Лукаса к Рыси? Выронил в снег, а может, и в костёр…
Ну и хрен с ним».
— На, выпей, — сказал Марвин, протягивая Рыси флягу.
Та неуклюже поднялась, держа в руках свой короткий меч, сунула его в ножны, взяла флягу и выпила всё до капли. Марвин смотрел, как она пила, и, принимая пустую флягу, всё так же не отрывал от неё взгляда.
Дочь Лукаса.
Теперь он сам не понимал, почему не подумал об этом раньше. Его дочь. У неё были его черты лица — нос, скулы, подбородок. И волосы тоже чёрные. Но мало ли в Хандл-Тере черноволосых? К тому же она была курчавой, а у Лукаса волосы прямые. И ещё глаза. Да, главное, почему Марвин не догадался раньше — эти глаза. Они у неё были совсем не такие, как у отца. Тёмные, с глубоким мягким взглядом — не глаза рыси, нет. Глаза рыси были у Лукаса. И она, должно быть, прекрасно это понимала.
Наверное, подумал Марвин, она очень любит своего отца.
— Я всё выпила, — сказала Рысь. Она успокоилась, её голос звучал ровно и немножко виновато. Повинуясь нежданному порыву, Марвин провёл ладонью по её щеке, вытирая, а точнее, размазывая по ней слёзы.
— Ничего, — успел сказать он, прежде чем она ударила его по руке.
— Попридержи свои… — зло начала она, но Марвин перебил её:
— Я и не подозревал, что у него есть дочь.
Это звучало глупо — Марвину никогда не было дела до семьи Лукаса, вполне вероятно, что он, как и большинство рыцарей, имел жену и детей. Но Рысь поняла его слова иначе, и её ответ запутал всё ещё больше.
— Он тоже. Это был для него, знаешь ли, сюрприз… и не самый приятный, — она невесело рассмеялась.
— Так ты… — Марвин не смог выдавить слово «бастард», но Рысь сама произнесла его, и в куда более грубой форме.
— Ублюдок. Ага. Не думаю, что единственный. Но только я одна нашла его и… заставила помнить о себе.
— Помнить?..
— Ну, ты же знаешь, он всегда забывает то, что помнить не хочет, — фыркнула она, но совсем невесело, а Марвин подумал: «Знаю? Нет, конечно. Откуда же мне знать?» — Он даже матери моей долго не мог вспомнить. Я из сил выбилась, пока смогла ему доказать, что я действительно его дочь. И, по правде, — она усмехнулась, но в улыбке сквозила боль, — я всё никак не перестану ему это доказывать.
Дочь Лукаса, снова подумал Марвин. Сперва его женщина — вернее, одна из множества его женщин, — теперь ещё вот это. Судьба определённо слала ему один подарок за другим, а он по-прежнему не знал, что с этими подарками делать. Убить девчонку?.. Но неужели Лукас не понимал, что ему захочется это сделать, когда подсылал её к нему? Или…
Или неужели — понимал?
— И часто он просит тебя о таких… услугах?
— Бывает. Не то чтобы часто, нет… Иногда. И я всегда делаю, как он просит. Мне это нетрудно, я же воин.
— Да какой ты к Ледорубу воин, — сказал Марвин, вовсе не намереваясь её обидеть.
Рысь зло зыркнула на него исподлобья и стала хмуро оправлять одежду, сбившуюся во время драки. Марвин посмотрел на неподвижное тело в снегу.
— Ты знаешь, кто это был? — проследив его взгляд, спросила Рысь.
Он покачал головой.
— Вот как здорово, — протянула она. — Тебя то и дело хотят укокошить, а ты ни сном ни духом.
— То и дело? — обернулся к ней Марвин.
— Это второй раз уже. Я ж говорю, Лукас был прав…
— Хватит о нём, — сказал Марвин и мысленно добавил: пока что. — Ты сказала, что меня хотели убить дважды. Когда был первый раз?
— Вскоре после того, как я выехала за тобой из Уоттерино. Ещё перед тем, как мы познакомились.
— До гайнели?
— Ага.
«Значит, ты спасала меня трижды», — подумал Марвин. Лукас определил свою незаконную и, судя по всему, не слишком любимую дочь мне в телохранители, и она неплохо справлялась с задачей. Вот знать бы только, что было в голове у этого ублюдка, когда он делал это… когда он рисковал ею, чтоб защитить меня. И знал ведь, что защита мне понадобится. Марвину было стыдно признавать, но без этой девчонки он и впрямь уже был бы трижды мёртв.
— Так у тебя не было никакого своего дела в Мекмиллене.
— Нет. Только ты.
— И ты ждала, пока я уеду оттуда, и снова потащилась за мной… и это несмотря на то, что я тебя вырубил. Ты же знала, что я всё понял.
Она кивнула.
— Проклятье, Рысь, я же и правда мог тебя убить. И всё ещё могу. Я ненавижу твоего отца.
Она посмотрела на него с удивлением, словно не понимала, как такое может быть. Марвин тяжело вздохнул и проговорил:
— И что, ты собираешься так вот идти за мной и дальше?
— Я обещала ему.
— Что будешь за мной тащиться, пока не сдохнешь?
— Пока ты не вернёшься.
— А если я не вернусь?
— Вот тогда и буду думать.
Марвин покачал головой. Здесь было что-то, чего он не мог понять.
— Рысь, я отправляюсь в форт, где скрывается герцогиня Пальмеронская. Я должен буду попытаться её убить…
— Чушь какая! — возмутила Рысь.
— Это приказ моего короля.
Она смолчала. Марвин настойчиво продолжал:
— Я должен выполнять приказ, каким бы он ни был. Я буду выполнять этот приказ, бес задери, даже если по ходу дела сдохну сам. Я привык думать, что так правильно. Так что тебе не надо за мной больше идти.
— Напротив, — возразила Рысь, — очень даже надо. Если ты и дальше собираешься так же глупо рисковать собой на каждом шагу, я должна…
— Ну ты-то кому должна? Лукас ведь тебе не король!
— Но я дала ему слово, как и ты — своему королю. И я ему верна.
«Верна», — эхом прозвучало в мыслях Марвина. А был ли сам он верен своему отцу? Своей семье? Своей невесте? Кому он был верен, кроме своей стервозной королевы и безвольного короля? Единый знает почему, Рысь и впрямь любит своего отца, Лукаса из Джейдри, человека, который вольно или невольно искалечил Марвину жизнь. Она любит его, и этой любви она верна. А Марвину этого не понять, и кто он такой, чтобы её осуждать? Пусть судит Единый, это его дело.
— Рысь, не надо, — попросил он. — Я понимаю, что ты делаешь… то есть… проклятье, я совсем этого не понимаю. Но ты попробуй понять: я так не могу. То, что тебе приказал Лукас… это унижает меня. Даже если ты действительно… помогла мне. Я не смогу этого долго терпеть, — сказав это, Марвин слегка покачнулся. Глаза Рыси удивлённо расширились, она подхватила его — и тихо вскрикнула, ощутив на руке кровь.
— Да ты же ранен!
— Разве? — он и сам не заметил. Чувствовал слабость, но думал, это от усталости и холода, и ещё от изумления — слишком много всего за такой короткий срок. Но у него действительно была распорота рука, и вытекло уже довольно много крови.
