Несмотря на сырость, злость и смутную тревогу, Лукас снова попытался уснуть, но тут наконец заскрежетал засов. К тому времени, когда на пороге возник щурящийся в свете факела стражник, Лукас уже стоял на ногах.
— На выход, — сказал солдат. Лукас вышел из камеры. В караульной ждало ещё двое стражников, на сей раз без патрицианских плащей. Лукас позволил себя обыскать и беспрекословно двинулся за конвоирами.
Они прошли с дюжину шагов узким тёмным коридором, по обе стороны которого тянулись глухие железные двери, и остановились напротив стальной решётки. Стражник, шедший первым, отпер увесистый замок на ней и, просунув факел в дверной проём, высветил ступени, почти сразу же терявшиеся в темноте.
Ступени вели вниз.
«Проклятье, как же всё это интересно и замечательно», — со всё возрастающей яростью думал Лукас, спускаясь по винтовой лестнице. Один из стражником держал ладонь на его плече, Лукас вполне верил, что из заботы: нехорошо бы получилось, если бы заключённой свернул себе шею на этих ступенях прямо по дороге на допрос. Что они идут на допрос, Лукас уже не сомневался: в подземной части башни находились только камеры пыток.
Они прошли не меньше пяти витков лестницы, когда Лукас снова услышал вопль, разбудивший его четверть часа назад. Звучал он теперь, правда, потише: то ли двери тут были толще, чем во временных камерах, то ли у парня силёнок поубавилось. Спустившись в самый низ, они прошли мимо двери, из-за которой доносился вой, и Лукас подумал, который же это по счёту допрос. Явно ведь не первый, раз парень так орал, пока его сюда волокли.
— Гнида, — процедил сквозь зубы один из конвоиров и сплюнул. Лукас не стал спрашивать, кого он имеет в виду. Он вообще ничего не спрашивал, и знал, что стражники ему за это признательны.
— Куда сказали, в Большой? — спросил стражник, шедший первым, у замыкавшего.
— Ага, в Большой.
— Чего, и этого тоже? В очередь их там, что ли, выстраивать?
Стражники загоготали, впрочем тихо. Быстро смолкли и наконец остановились напротив двери в конце коридора. Шедший первым стражник постучал. Дверь открылась. В коридор вырвался красноватый свет и звуки, явно не способные поднять Лукасу настроение.
— Заключённый доставлен, ваше благородие, — отрапортовал стражник.
Ему не ответили — по крайне мере, вслух. Но конвоиры и без того знали, что делать. Жёсткая пятерня упёрлась Лукасу в спину. Он переступил порог и оказался в просторном помещении, разделённом надвое длинной деревянной скамьёй. В передней части зала располагался помост, на котором за дубовым столом сидел немолодой усталый мужчина в тёмном одеянии. У его ног примостился секретарь за конторкой, усердно скрипевший пером. Задняя же часть зала представляла собой самую обычную, неприметную, заурядную пыточную камеру. Беглого взгляда Лукасу хватило, чтобы заметить жаровню, дыбу и нечто, отдалённо напоминающее «железную деву». Было много чего ещё, но всматриваться как-то не хотелось, тем более что почти на каждом из этих орудий терзалась очередная жертва. Палачей было трое, работали они споро, не покладая рук. Лукас вряд ли был способен оценить их усердие, поэтому предпочёл повернуться к помосту и усталому человеку на нём. Он по-прежнему молчал. В подобных ситуациях это самое безопасное, хотя, надо признать, именно в такие ситуации Лукасу ещё попадать не доводилось.
— …и полным признанием указанной вины, — закончил усталый человек и посмотрел на секретаря. — Давайте.
Секретарь промокнул чернила, аккуратно встряхнул пергамент и подал его начальнику. Тот подписал, не глядя, и, отложив на край стола, утёр платком выступившую на лбу испарину.
— Скажи, чтоб огня убавили, — обратился он к секретарю. Тот передал приказ палачам — ему приходилось кричать, чтобы заглушать стоны заключённых. Один из палачей тут же принялся возиться с жаровней. Лукас терпеливо ждал, чего нельзя было сказать о его конвоирах.
— Ваше благородие, заключённый доставлен!
— Да вижу, — раздражённо бросил чиновник. — Приказ давайте.
Стражник передал ему бумагу, содержимое которой интересовало сейчас Лукаса больше, чем кого-либо из присутствующих. Чиновник пробежал документ глазами и изменился в лице.
— Это по королевскому делу, — сказал он и, подняв голову, закричал сам, перекрывая наполнявшие камеру стенания: — А ну-ка живенько освободите там место! Кортон, ты, да! Снимай его уже, довольно. Этого вот бери.
— Могу ли я узнать, в чём меня обвиняют? — спокойно осведомился Лукас. Чиновник только отмахнулся: мол, всему своё время.
Шестифутовый детина по имени Кортон проволок мимо него нечто, не так давно ещё бывшее человеком, и со свойственной одним только палачам бережностью передал его на руки конвоирам Лукаса.
— Ноэл из Сойерса, — сообщил им чиновник. — В камеру, до дальнейших распоряжений.
Двое стражников вынесли бесчувственное тело, третий вышел следом. Дверь за ними закрылась.
— Лукас из Джейдри, стало быть, — пробормотал чиновник, не выпуская бумаги из рук. Потом кивнул палачу: — Подготовьте.
— Ваш плащ, мессер, — вежливо проговорил палач. Лукас молча сбросил плащ с плеч. Палач принял его, привычно ощупывая качество ткани, удовлетворённо улыбнулся. — Теперь жилет… так… теперь сапожки пожалуйте…
«Ну уж хрена с два я буду стоять босиком на камне и слушать, что ты там будешь бубнить», — яростно подумал Лукас и твёрдо, но всё так же ровно произнёс:
— Я хотел бы добровольно ответить на все ваши вопросы, мессер.
— Ваше благородие, — прошипел секретарь. Лукас даже не взглянул на него. Чиновник вскинул брови.
— Неужели? — заинтересовался он. — Ну, давайте, расскажите мне, как убивали короля.
Ничего себе… Да, лихой поворотец. Неужто король и вправду убит? Тогда неудивительно, почему капитан патрицианской стражи, арестовавший Лукаса, смолчал в ответ на вопрос, чьим именем производится арест… Именем мёртвых не арестовывают.
— Не будете рассказывать? Вот видите, — поморщился чиновник. — Чего время-то даром терять. Кортон, начнём с тисков.
— Сапожки, мессер, — угрожающе повторил палач, и по его тону было совершенно очевидно, что он готов перейти от слов к делу.
Именно в этот момент Дереку и полагалось появиться на сцене, но его не было. Лукас ощутил старое, давно забытое чувство тихонько скребущейся в кишках паники.
— Я готов отвечать, — сказал он, не пытаясь сбросить руку палача, уже сжавшую его плечо.
Чиновник оторвался от изучения бумаги.
— Правда?
— Истинная правда, мессер. Расскажу всё, что знаю.
— Вы признаёте, что принимали участие в убийстве нашего светлейшего монарха, его величества короля Артена?
«Вот почему были закрыты ворота», — подумал Лукас, а вслух сказал чистую правду:
— Вряд ли есть смысл это отрицать.
