Беглый подполковник ухмыльнулся и, крутанув о плечо барабан, приставил ствол к виску.
Боек ударил. Выстрела не было.
Рождественский замер, прислушиваясь к чувствам. Ничего не изменилось. На душе было все так же пусто, будто на заброшенном погосте.
— Не в этот раз, стало быть, — Рождественский положил револьвер на подоконник.
Вдруг в тишине коридора раздались тяжелые шаги. Звук нарастал.
Подполковник отставил стакан и вновь взялся за оружие. Стараясь, чтобы под ногами не скрипнули доски, он прокрался к двери и прижался спиной к сажевым обоям.
Кто-то остановился за тонким дверным полотном гостиничного номера.
Рождественский взвел курок, ожидая выстрела, срывающего щеколду и петли удара, но вместо них послышался голос Керенского:
— Сергей Петрович, это я! Откройте!
Рождественский выдохнул, переводя дух, и с удивлением почувствовал себя живым.
— А я, признаться, заскучал уже, — распахнул он дверь.
Растрепанный Керенский выглядел взволнованно. Высокая каракулевая шапка сбилась набок. Лицо раскраснелось от мороза. Глаза лихорадочно блестели, но были естественного цвета, карими.
— Что-то стряслось? — протянул ладонь Рождественский и тут же заметил, что рука Керенского согнута, словно на перевязи. Ладонь Александр Федорович запустил между пуговиц пальто. — Вы ранены?
Керенский поморщился:
— Адски болит рука. Временами просто выворачивает судорогами. Но оставим это… Собирайтесь, и побыстрее!
— А что за спешка? — натягивая пальто на волчьем меху, спросил Рождественский.
— По дороге расскажу, — поправил шапку Керенский. — Захватите оружие. Боюсь, оно может пригодиться, — добавил он и выбежал.
Наспех заперев дверь, Рождественский кинулся следом.
Нагнать Керенского получилось лишь в гостиничном фойе.
— Вы можете управлять машиной? — спросил Александр Федорович и распахнул дверь.
— Довольно сносно, — успел ответить Рожественский прежде, чем ему открылась следующая картина. У входа в Большую Северную гостиницу стоял шикарный «Де-Дион». Машина рычала незаглушенным двигателем. Кожаный балдахин был опущен. На шоферском сиденье замер покрытый инеем водитель.
— Спасибо, товарищ, — скривился Керенский и протянул ему больную ладонь. — Дальше мы сами, — ненавязчиво высадил он шофера из авто. — Ступайте! — махнул Александр Федорович в сторону Знаменской и сунул руку обратно за пазуху. Глаза его вдруг вспыхнули разноцветным огнем. — Не оставайтесь в стороне от нашего многострадального народа!
От лейб-гвардейцев отделился невысокий унтер-офицер.
— Садитесь за руль, — шепнул Керенский Рождественскому. — Скорее!
— Что здесь происходит? — тронул кобуру фельдфебель-волынец.
— И вы не оставайтесь в стороне, друг мой! — воскликнул Керенский, залезая в авто. — Отчизна в опасности! Только союз восставших солдат с народными массами способен спасти нас от геенны царизма!
Рождественский отодвинул рычаг тормоза и нажал педаль. Колеса крутанулись вхолостую по наледи.
— Гоните уже! — прошипел ему Керенский и громко крикнул волынскому гвардейцу: — Употребите вверенное вам оружие с умом, товарищ! Встаньте на защиту наших угнетенных братьев! Да здравствует республика! Ура!
— Ур-ра-а-а! — хором заорали шофер и фельдфебель, не сводя восторженных глаз с уносящегося прочь автомобиля.
Машина летела по Невскому.
— Куда едем-то? — сквозь рев мотора прокричал Рождественский.
— К Поклонной горе, — склонился к его уху Александр Федорович. — К Бадмаеву!
Черный «Де-Дион» свернул на Литейный и помчался на север.
— Нам нужно обязательно расспросить его о фигурках! — как заведенный повторял Керенский. — Обязательно! И непременно сегодня!
Стараясь не сбавлять газ, Рождественский лавировал меж человеческих островков. Чем больше они удалялись от центра города, тем чаще встречались пестрые и шумные компании с красными флагами и транспарантами. Кто-то пытался преградить путь, но Рождественский отчаянно сигналил и выруливал. Вслед им летели ругательства и свист. Пару раз о борт авто разбивались пустые бутылки.
На подъезде к Литейному мосту Рождественский сбавил скорость.
Мост был оцеплен солдатами, которые не пускали разношерстную публику с Выборгской стороны.
— Что с вами? — подметил замешательство Керенского Рождественский.
— Как быть, Сергей Петрович? — пробормотал тот. — А ну как не пустят обратно? Мне завтра обязательно нужно быть в Думе!
— Предъявим вашу депутатскую карточку, — возразил Рождественский.
— Она может не помочь мне, а повредить. — Во взгляде Керенского вдруг всплыла мольба. — Сергей Петрович, мой арест за последнюю речь в Думе принципиально решен… Завтра, вероятно, меня арестуют… Вы не могли бы с этой минуты охранять меня круглые сутки? Жить можно у нас на Тверской. Места хватит. Хорошая, большая квартира. Пятнадцать минут ходу до Думы. И сторговал не задорого. — Из Керенского будто выпускали воздух. Он сдувался, полушепотом извергая бессмысленное бормотание. Взгляд его потух. Он опустил голову.
— Александр Федорович! — выдернул его из оцепенения Рождественский. — Не падайте духом! Я вас не оставлю!
Керенский встрепенулся. Взгляд его вновь приобрел ясность.
— А что до кордона — война план покажет. Действовать будем по обстановке, — прищурился Рождественский на снующие впереди солдатские шинели. — В крайнем случае — заболтаете их своей птичкой.
Машина медленно катилась к пропускному пункту. Из черно-полосатой будки выскочил офицер и, оставив позади переносной шлагбаум, заспешил к ним.
— Мне все труднее его удержать, — горько прошептал Керенский. — Орла… Бывает, совсем пальцев не чувствую. Кажется, выскользнет и пропадет…
— Честь имею, господа! — покосился на бородатого Рождественского офицер, но все же козырнул. — Куда следуете?
— Я депутат Государственной думы, — начал было Керенский, но договорить ему не дали.
— Ишь, че творят, черти! Ваше благородье, гляньте! — усатый солдат тыкал варежкой в противоположный берег. — Аки посуху!
Рождественский привстал и увидел, как ниже по течению Невы кто-то выбрался на лед. За одинокой точкой, будто горох из дырявого мешка, высыпали еще люди.
Офицер от души выругался и махнул Керенскому рукой:
— Проезжайте! — Он повернулся к солдату: — Этих пропустить! А потом бери пятерых, и бегом встречайте тех вон выдумщиков! Огонь не открывать — грозите штыками!
Рождественский отпустил ребристую рукоять револьвера и вынул руку из-за пазухи.
