После этого глашатаи русов приказали жителям Бердаа убираться из города. Те горожане, у кого были вьючные животные, на которых можно было погрузить семью и имущество, так и поступили, но подавляющее большинство, напрочь позабыв недавний смертный страх перед чужеземцами, не приняло предупреждения всерьез.
И совершенно напрасно. На исходе третьего дня северяне рассыпались по городу, убивая всех, кто сопротивлялся. Убиты были, надо думать, и те, кто был заподозрен в участии в убийствах. Не сопротивлявшихся согнали на рыночную площадь, женщин и детей отправили в крепость, а мужчин — десять тысяч человек — в соборную мечеть Бердаа и приказали выкупать себя.
Даже в этих условиях большинство жителей Бердаа не захотели — ибн Мискавейх подчеркивает, что именно «не захотели», а не «не смогли» — выкупить себя и свои семьи. Более того, некий христианин ибн Самун (Симеон? Симон? Самсон? Сириец? Армянин?), попытавшийся выступить посредником между русами и их пленниками и даже добившийся было усредненной суммы в двадцать дирхемов, за которую пленник мог выкупить себя и семью, получил вместо благодарности за свой смертельный риск на благо сограждан (русы были не слишком хорошо настроены к жителям Бердаа и вряд ли могли отличить христианина ибн Самуна от его мусульманских земляков) возмущенные обвинения от тех, ради кого старался: он, мол, только и мечтает, чтоб уравнять христиан с мусульманами в уплате джизии. Как легко догадаться, ибн Самун плюнул на тупых и неблагодарных фанатиков — и переговоры прекратились. Благоразумные, уплатив выкуп, могли забрать семью и покинуть город. В знак того, что выкуп уплачен, получивший ценности рус выдавал расплатившемуся горожанину печать на глине, защищавшую его от любых претензий со стороны прочих русов.
Кто-то еще считает наших предков дикарями… да судя по рассказу ибн Мискавейха, это были люди ангельского характера, рыцарской доблести и высокого ума. Дикарями тут выглядит кое-кто другой!
Видный ученый, к сожалению, зараженный мифами норманнизма, В. В. Бартольд, недоумевал по поводу поведения русов (которых, естественно, считал норманнами) в Бердаа: «Подробности рассказа показывают, что взятие Бердаа было совершено более стройными силами, чем набеги норманнов на христианские и мусульманские города Европы (здесь и далее выделено мной. — О.В.). В рассказах об этих набегах норманны обыкновенно изображаются беспощадными варварами, истребляющими и сжигающими все на своем пути ; едва ли в Европе был случай, чтобы языческие норманны при взятии большого города объявляли жителям, что будут охранять безопасность их жизни и имущества». Что можно ответить почтенному историку? Он совершенно прав. Кроме того, «едва ли в Европе был случай, чтобы языческие норманны» захватывали территорию, в несколько раз превышающую Скандинавию и площадью, и населением, и при этом скромно помалкивали, не давая знать потомкам и современникам о своих небывалых победах и завоеваниях ни сагой, ни висой, ни строчкой. Чтобы языческие норманны собирали дань с завоеванных, да еще определяли ее размер вместо того, чтоб грабить, отнимая все. Чтобы языческие норманны забрасывали своих богов, суровых Асов, и начинали поклоняться местным языческим кумирам. Чтобы языческие норманны через поколение после завоевания перенимали язык, имена и обычаи завоеванных, в том числе столь, со скандинавской точки зрения, позорные, как татуировка или бритье головы и бороды (слово «безбородый» в Скандинавии эпохи викингов было смертельным оскорблением наряду с «навознобородый», а бритая голова — клеймом раба).
Короче говоря, покуда честные историки не отойдут от норманнистского дурмана и не уяснят для себя раз и навсегда то, о чем твердят им русские летописи и предания, византийские хрисовулы и норманнские саги, записки арабских географов и западные хроники, данные языка и археологии — а именно, что варяги и русы никогда не были скандинавами, а были балтийскими славянами, — знакомство с началом русской истории будет для них сплошной цепью таких вот недоумений.
Что до выдававшейся откупившемуся жителю Бердаа печати, то надо напомнить, что печати возили с собой гости и послы русов согласно договору 944 года. Перстни-печатки с различными символами часто находят на Руси в дружинных курганах этого времени. Что, наконец, славянские купцы принесли в Скандинавию слово pitshaft (и, очевидно, понятие, ибо в недрах норманнских курганов перстней-печаток не найдено).
Тех же, кто упорствовал и цеплялся за свои деньги, ждала печальная участь. Русы попросту перебили всех, кто оставался в мечети, а их женщин и детей сделали рабами. Спаслись лишь те, кто в одну из ночей заключения выстучал под полом мечети русло старого арыка, который строители поленились засыпать, разобрали плитки и ушли этим подземным ходом.
Великолепная психологическая черта — своим соседям по заточению эти люди не сказали ничего. Хотя, судя по тому, что сами предпочли улизнуть из обреченной мечети, не могли не догадываться, что ожидает их сограждан.
Интересно — им потом крепко спалось? Не мерещились по ночам подтекающие спелой вишней двери старой мечети, и голоса дедушки Гасана и дяди Ахмеда не окликали из темноты? И ведь они ж еще кому-то об этом рассказывали…
Что до русов — ну да, они поступили жестоко. Но они-то сделали все, чтобы этого не было, сделали много больше, чем кто бы то ни было сделал на их месте. Не так вели себя мусульманские завоеватели в Иране, не так будут вести себя христианские крестоносцы в Святой земле, не так будут вести себя солдаты победивших стран в Японии и Германии в конце Второй мировой.
Тут, правда, ибн Мискавейх мимоходом возводит на наших предков напраслину, и, скорее, без всякого умысла, по незнанию. Он говорит, что, забрав к себе в крепость жен и детей погибших, они «прелюбодействовали с женщинами и отроками». Так вот это — полная ерунда. Такого никогда не было, ни один источник этого не подтверждает. С женщинами-то, естественно, было — тут нравы пращуров были предельно просты, меня в свое время поразила сцена у ибн Фадлана, когда русский купец в Булгаре, занимающийся любовью со своей женщиной, не прерывает этого занятия, когда другой заходит к нему в гости, и продолжает его, так сказать, до победного конца в присутствии гостя. Но вот с «отроками» — чушь. У скандинавов этот порок был известен, хоть и почитался предельно позорным. А у славян даже слова для этого не было! Н. М. Гальковский в главке «Брак» своей работы отмечает, что «в первые века христианства у нас очень мало были распространены противоестественные пороки». Точнее было бы сказать, что они в те поры были известны лишь по завезенным из Византии поучениям и спискам исповедальных вопросов. По работе Гальковского отлично видно, откуда эта мерзость у нас появилась и кто был ее первым носителем. Монахи из богоспасаемой Византии! Первым достоверно известным мужеложцем на Руси оказывается… митрополит русской церкви в XV веке Зосима. Ста годами позже к списку добавляются и служилые мусульмане из царского войска. Но ни один обличитель русского язычества не приписывал ему этой гнусности. Языческая Русь не была раем земным, но была грязь, от которой она была совершенно свободна, и «прелюбодейство с отроками» — в ее числе. Ибн же Мискавейх просто говорит как человек своего народа, культуры и времени. Ему трудно представить, как это можно не насиловать пленных мальчиков, — и он приписывает это русам. Что ж, не он первый судил других по себе, и, увы, не он последний.
