Легат вновь пожал плечами.
— Что ты хочешь, государь, это и есть Английская Церковь, — сказал он, не отвлекаясь на попытки архиепископа что-то промямлить в ответ. — Правда, мы не знали, что дела обстоят так худо. Начать с клириков и епископов. Одеваются они не по церковному уставу. Литургию служат по устаревшему чину. Священники во время проповедей переходят на английский, потому что сами не знают латыни. Им хватило даже дерзости перевести слово Господне на свой варварский язык! А их святые! Можно ли испытывать благоговение, произнося такие имена, как Виллиброрд? Или Кинехельм? Фрайдсвайд, наконец? Смею надеяться, что после моего доклада Его Святейшеству он лишит всех этих шарлатанов правомочий епископов.
— И что тогда?
— Здесь образуют провинцию, которая будет управляться напрямую из Рима. Подати будут поступать непосредственно в папскую казну… Разумеется, речь идет только о податях, уплаченных на духовные цели, включая десятину, плату за крестины и похороны. Что же до самой страны и владений светских вельмож, то они, конечно, поступят в распоряжение мирян… И их вассалов.
Король, легат и коннетабль обменялись понимающими взглядами, исполненными благодушия.
— Чудесно, — проговорил Карл. — Глядите-ка, наш хозяин, похоже, нашел попика помоложе, который в больших ладах с латынью. Объясните ему, что нам от них надо.
Когда наконец подошел к завершению перечень контрибуций, обязательных поставок, обязательных податей, призванных удержать франков от разграбления города, а также подлежащих немедленному выделению заложников и землекопов, чтобы начать обустраивать форт — в нем намерены разместиться пришельцы, — Кеолнот готов был отказать в доверии переводчику.
— Да ведь они собираются поступить с нами так, словно мы проиграли им войну, — запинаясь, пробубнил он ему на ухо, — но это ошибка, мы не враги им! Враги короля — язычники. Именно я, а также архиепископ Йоркский и достопочтенный епископ Уинчестерский просили его помощи. Объясни же, наконец, королю, кто я такой. Скажи, что произошла ошибка.
Карл, который уже готов был обернуться к сотням закованных в доспехи ратников, ждущих одного взмаха своего повелителя, приостановился. Слов епископа он понять не мог, но недоуменный лад речи подсказал ему, в чем дело. По невзыскательному мерилу франкской военной аристократии образованность монарха была вполне удовлетворительной. В молодости ему довелось зубрить латынь и даже читать повествования Тита Ливия о римской истории.
Ухмыльнувшись, он вытащил свой длинный заостренный с обоих концов меч. Лезвие дрогнуло и покачнулось на манер весов негоцианта.
— А тут и переводчика не понадобится, — сказал он Годфруа. Затем, наклонившись в седле к старому епископу, ясно и внятно вымолвил два слова:
— Vae victis.
«Горе побежденным».
* * *
Одну за другой перебирая возможности захвата лагеря Ивара, Шеф взвешивал их, как осторожный шахматист, одержимый желанием представить себе все последствия своего хода. Но партия, которую он затевал, в любом случае должна была разыгрываться иначе, чем предыдущие. В новых условиях старые приемы войны ни к чему, кроме потери жизней, а в конце концов и поля боя, не привели бы.
Куда легче было бы предложить воинам сходиться с врагом сомкнутым строем, колоть и рубить, пока сильнейший не одолеет. Он не сомневался, что в сердцах его викингов, истомившихся по славному звону сечи, зреет недовольство нововведениями. Но Ивара с его орудиями можно было сокрушить только с помощью чего-то непривычного. Точнее, непривычное нужно соединить с привычным.
Ну конечно! Необходимо найти удачное сочетание старых и новых приемов. Все равно как в тот день, когда он смог соединить мягкое железо и твердую сталь и выковал из них меч, потерянный в битве при Стауре. Вдруг в мозгу его воссияло слово.
— Flugstrith! — крикнул он, вскакивая на ноги.
— Flugstrith? — вопросительно посмотрел на него Бранд, щурясь в окутавшую лагерь мглу. — Что-то я тебя не понял.
— Именно так мы и выиграем битву. Мы устроим Ивару eldingflugstrith…
Бранд смотрел на него с искренним недоумением.
— Битву молний?! Я уверен в том, что Тор воюет на нашей стороне, однако сомневаюсь, чтобы тебе удалось убедить его начать разить наших врагов прямо с неба…
— Да ведь я не разящих молний от Тора ожидаю. Я только хочу сказать, что наша битва будет подобна вспышке молнии. Я чувствую, что нашел решение, Бранд. Мне надо только обдумать все хорошенько, довести все до ума… Скоро мы будем знать весь ход битвы от начала и до конца — так, словно бы она уже закончилась.
И вот сейчас, спокойно поджидая, когда начнут редеть предрассветные сумерки, Шеф твердо знал, что замыслу его суждено воплотиться. Ибо его одобрили и доблестные викинги, и жаждавшие пострелять из катапульт соотечественники. И честное слово, лучше бы ему воплотиться. Шеф не мог не видеть, что после его вызывающей отлучки в лагерь мерсийцев за Годивой, а потом срама, постигшего его на виду всей армии, ему будет несдобровать, если он и в этот раз умудрится обмануть зыбкое доверие своих воинов. Он и без того чувствовал, что многие вещи ему стараются не объяснять. Ничего вразумительного он не смог вытянуть из членов Совета касательно внезапного исчезновения Торвина и Годивы.
И, как когда-то перед стенами Йорка, он думал сейчас о том, что рубка да сеча в новых условиях недорого стоят. Во всяком случае, не в этой битве… Правда, как бы он тому ни противился, время от времени всплеск ужаса люто ошпаривал его внутренности, ужаса, не имевшего ничего общего с боязнью поражения, смерти или бесчестия. То был ужас перед драконом, обитавшим под личиной Ивара. Шеф в очередной раз подавил тошнотворный приступ, поднял голову к первым светлым разводам на все еще черном небосводе и устремил вперед долгий немигающий взор. Ему не терпелось увидеть очертания логова Рагнарссона.
Это логово Ивар обустроил в точности по образцу того самого стана к югу от Бредриксворда, в который вторгся отважный король Эдмунд. Глубокий ров, затем вал с вкопанным в него частоколом представляли собой три стороны квадратного укрепления, с последней стороны защищаемого Узом, на заваленные илом берега которого выволок Ивар свои ладьи. Часовой, что прохаживался сейчас по валу вдоль частокола, сам был участником той битвы и, чудом оставшись в живых, не нуждался в наставлениях о повышенной бдительности. Темное время суток было, конечно, самым тревожным, однако длилось оно совсем недолго. Увидав, как светлые всполохи подернули край небосвода и почуяв свежий ветерок, который обыкновенно предшествует восходу, часовой расслабился и принялся мечтать о том, каким может обернуться для него новый день. Меньше всего он желал стать свидетелем очередного кровопускания этого мясника Ивара. И почему только они прилипли к этому месту? В конце концов, если Сигвардссон пообещал Ивару сразиться с ним на Эли, Ивар этот вызов принял. А стало быть, пусть Сигвардцсон думает, как отмыться от бесчестия.
Часовой задержал шаг и на мгновение прислонился грудью к частоколу. Не стоит думать о постороннем. И все-таки в ушах так и стоят звуки, которые сопровождали нынче лагерную жизнь с утра до самого вечера, — стенания пленников, зверски казнимых Иваром. Здесь, у частокола, в свежевырытой яме сложены тела двухсот мерсийских воинов — итог недельной бойни, учиненной Рагнарссоном. Где-то неподалеку ухнул филин. Часовой вздрогнул. Уж не дух ли одного из этих несчастных явился к викингам, алчущий свершить над ними святое дело мести?
