Торвин обвел присутствующих своим многозначительным взглядом.
— Понимаете? Произошло ли что во время этого сна — мы с вами никогда знать не будем. Можно, конечно, утверждать, что если женщиной во время сна кто-то овладел, останутся признаки, которые ей на это укажут. Однако на самом деле ничего не ясно. Незадолго до этого с ней баловался ярл Сигвард. И потом, даже если у нее есть на этот счет свои догадки, какой ей смысл был в этом передо мной исповедоваться? Но, воля ваша, меня этот случай со сном наводит на кое-какие подозрения… Скажи-ка, Фарман, — ведь ты средь нас самый мудрый, — сколько, по-твоему, богов обитают в Асгарде?
Фарман недоуменно передернул плечами.
— Знаешь ли, Торвин, вопросы у тебя не самые мудрые… Есть Один, есть Тор, Фрейр и Бальдр, Хеймдалль и Ньёрд, Идуна и Тюр, Локи и Браги… Этих мы вспоминаем чаще других. Ну, есть еще те, о которых ходят сказания: Видур, Сигюн, Улль…
— А Риг?
— Но ведь это же имя Хеймдалля! — возразил Скальдфинн.
— Правильно, — сказал Торвин. — Два имени, а сущность — та же. Послушайте, иногда я начинаю думать, что христиане правы: существует только один Бог. — Он скользнул взглядом по вытянувшимся лицам жрецов. — Но он… или оно… словом, этот Бог имеет несколько обличий, состояний духа… Возможно, разных составных частей. И части эти порой сражаются друг против друга. Так иногда человек забавы ради играет сам с собой в шахматы — левая рука против правой. Один против Локи, Ньёрд против Скади, Эзир против Венира. Хотя подлинное сражение идет между всеми частями, то есть всеми богами, с одной стороны, и гигантами и чудовищами — с другой. Закончится же оно в Рагнарёк, Судный День… У Одина свои взгляды на то, как подготовить людей к сражению, как сделать так, чтобы они стали помощники богам в этот великий день. Он хочет сделать их сильными. Но и Риг, только на свой лад, выполняет ту же задачу. Слышали вы древнее сказание? О том, как Риг бродил по горам, увидел Ая и Эдду и дал Эдде потомство — Трэля. Потом встретил он Афи и Амму, и Амма принесла от него Карла. Наконец, попал в дом Фатира и Мотир, после чего Мотир стала родительницей Ярла. Задумайтесь: наш ярл когда-то был трэлем и карлом. Теперь скажите: как звался сын Ярла?
— Кон Юный, — сказал Фарман, — Коп ungr.
— То есть konungr, — подсказал Торвин.
— То есть конунг, король… — сказал Фарман.
— Кто же теперь откажет нашему ярлу в праве носить этот титул? Ведь он всей своей жизнью повторил старинное предание.
— Но почему у Рига такие повадки? — спросил Вестмунд, жрец Ньёрда. — И в чем сила этого бога? Ибо, признаюсь, если не считать рассказанного тобой предания, я о нем совсем ничего не знаю…
— Он — бог первопроходцев и горных бродяг. В его власти — заставить человека совершенствоваться. И не через воинскую доблесть, как это делает Один… Рассказывают другое предание — о Скьефе, отце Скволда — Снопе, отце Щита. Правда, датские короли называют себя Скволдунгами, сыновьями Скволда, то есть королями-воинами. Однако и они помнят, что пока Скволд не стал королем-воином, он был очень мирным королем, он научил людей, как сеять пшеницу и собирать урожаи, хотя прежде они добывали пропитание охотой, подобно дикому зверью. А наш Шеф — как бы ни выговаривалось его имя, — как я полагаю, явился к нам для того, чтобы избавить нас от сева и жатвы и ежегодного беспомощного ожидания новых всходов…
— И ты полагаешь, что это тот, кто должен прийти к нам с Севера? — с сомнением произнес Фарман. — В его жилах течет чужая кровь, родное его наречие отлично от нашего… И он пошел на союз с христианами… Это просто невероятно.
— Воля богов всегда поначалу кажется нам невероятной.
* * *
Ярл и король смотрели на скорбную процессию, что поднималась на палубу кораблей. Первым поднялся посрамленный король, за ним — все его разоруженное воинство. Причем Альфред настоял, чтобы вместе с франками отплыли и папский легат, и церковники, завезенные франками, но кроме того — и архиепископ Йоркский заодно с епископом Уинчестерским Даниилом вкупе, само собой, с архидиаконом Эркенбертом. Высланы были и те английские клирики, которые не пожелали в свое время заявить о своем неповиновении захватчикам. Поднимаясь на борт, Даниил призывал на голову короля все муки ада, грозил ему вечным проклятием и анафемой, но Альфред был спокоен, как изваяние.
— Если ты изгонишь меня из своей паствы, — наконец произнес он, — я соберу вокруг себя новую и наберу пастырей получше, чем ты. И к стаду тому приставлю овчарок с зубками поострей, чем у тебя.
— Ты нажил себе смертельных врагов, — заметил Шеф.
— Это нам также придется поделить на двоих, — ответил король.
И тогда они совершили свою сделку.
Оба одинокие, наследников ни у того, ни у другого нет. Оба станут королями и будут править в содружестве друг с другом: Альфред — землями к югу от Темзы, Шеф — к северу от реки, и в любом случае — до Гембера, за которым по-прежнему рыщет Змеиный Глаз. Далее, каждый признал другого своим наследником. Каждый согласился с тем, что в пределах его владений люди смогут свободно исповедовать любую религию, — быть христианами, поклоняться богам Асгарда или стать последователями любого другого верования. И однако и жречеству, и священникам запрещалось заниматься стяжательством — принимать подати или владеть землей, не считая платы, взимаемой за отправление определенной службы и оговоренной заранее. Все же церковные земли принадлежали отныне короне. Это делало обоих друзей богатейшими из государей Европы своего времени.
— Полученное мы будем тратить на благие цели, — провозгласил Шеф.
— На благотворительность?
— Не только. Говорят, что всякое семя знает свое время. Я с этим согласен. Но только часто случается, что время-то уже настало, а всходов не видно. Возможно, о них позабыл нерадивый жнец. Или прибрал к рукам попик… Взгляни на эти катапульты, на эти самострелы. Кому придет в голову утверждать, что их нельзя было построить сотню лет назад?! Или пятьсот лет назад, во времена римлян? И однако никто этого не сделал. Я хочу, чтобы мы взялись за изучение старого знания, овладели бы премудростью счисления, которую ведают arithmetici… И использовали бы старое знание для накопления нового… — Сказав это, он с силой сжал кулак, словно там помещалась рукоять молота.
Альфред, не отрывая взора от нескончаемой очереди пленников у сходней, произнес:
— Одного не могу понять. Почему ты не желаешь носить молот, который запечатлен на нашем знамени. Ведь я же ношу свой нательный крест…
— Молот — это знак всего Пути в целом. К тому же Торвин сообщил мне, что он уже выковал для меня какой-то знак. Правда, я еще не знаю, насколько он придется по душе мне самому: это очень серьезный выбор. А вот и Торвин…
Торвин, во главе процессии в составе всех жрецов Пути и идущих за ними Гудмундом со старшими шкиперами, подошел к новоявленному королю.
— Это и есть твой знак.
Он протянул ему пектораль на серебряной цепи. Шеф с интересом повертел ее в руках: черенок, к которому с разных сторон крепилось пять перекладин.
