— Сколько ты хочешь за этого человека? — спросил Эркенберт громко, так чтобы услышали зеваки.
Арни, преданный поклонник Фрейра, сплюнул на землю.
— Для тебя, христианин, двадцать унций серебра.
Шум в толпе. Восемь унций были хорошей ценой за мужчину в расцвете сил, за красивую девушку давали три.
— Я дам тебе четыре, — крикнул Эркенберт, опять играя на публику. — Остальные шестнадцать ты заработал за зиму на еде и одежде.
Арни шутки не понял. Побагровев, он надвинулся на коротышку.
— Зараза! Четыре унции! У тебя тут нет прав. По закону Смааланда любой, кто схватит христианского священника, может продать его в рабство. Что меня удержит, чтобы не взять тебя и твое серебро?
— У тебя есть право взять в рабство христианского священника, — не дрогнув, отвечал Эркенберт. — А сила у тебя есть?
В точно рассчитанный момент до жути мощная фигура Бруно появилась из толпы, со стороны, противоположной выстроившейся шеренге риттеров. Он легко проталкивался через ряды зевак, раздвигая их своими гориллоподобными плечами. Бруно был без копья, но в таких же доспехах, как его рыцари. Левая его рука покоилась на рукояти волочащегося непомерно длинного меча.
Арни, заметив неожиданно наступившее молчание, оглянулся и понял, что сейчас подвергнется испытанию. Он попытался взбудоражить окружающую толпу.
— Неужто мы это потерпим? Неужто мы позволим им приходить сюда и отнимать наших рабов?
— Они платят серебром, — заметил кто-то из зрителей.
— А что они сделают с людьми, которых заберут? Такие, как этот, — вне себя от ярости Арни повернулся и яростно ударил раба в висок, отчего тот, рыдая, распростерся на земле, — такие, как этот, должны попасть в рощу Упсалы для жертвоприношения истинным богам, а не вернуться, чтобы опять проповедовать свои враки о сыновьях нетраханных девок и мертвых, воскре…
Голос Арни прервался на полуслове. Бесшумно, как лесная рысь, Бруно прошел последние четыре шага. Рука его взметнулась так быстро, что никто не успел заметить. Но все теперь видели, что его стальная перчатка сжимает адамово яблоко — кадык — смааландера, давит его железным зажимом. Бруно слегка приподнял крестьянина, и тот затанцевал на цыпочках.
— Дерьмо, — сказал Бруно, — ты поднял руку на служителя Бога живого. Ты хулил нашу веру. Я не убью тебя на судебном круге, где не должна литься кровь, но осмелишься ли ты встретиться со мной на земле для поединков, с мечом и щитом, или с копьем и топором, или с каким хочешь оружием?
Не в силах ни двинуться, ни заговорить, крестьянин беспомощно таращил глаза.
— Похоже, что нет. — Бруно отпустил его, повернулся на пятках, пролаял команду. Заученным движением передний ряд его риттеров качнулся вперед, прошагал «раз-два-три», снова замер по стойке «смирно». — Продолжайте торг.
— Четыре унции, — повторил Эркенберт. Мы не должны их грабить, говорил Бруно, или они станут драться. Но и переплачивать ни к чему. В общем, мы должны выкупить сэра Эйлифа, священника. Только он один знает хоть что-то о королях в дальних странах за Биркой. Он нам нужен, чтобы помочь в наших поисках. Я жажду услышать побольше о славном короле Кьяллаке, живущем к северу от границ со Страной железа, Ярнбераландом.
Потирая глотку, крестьянин раздумывал, торговаться ли дальше, встретил взгляд черных враждебных глаз Эркенберта и не стал рисковать. Он кивнул.
Эркенберт бросил к его ногам мешочек, ласково взял за руку священника Эйлифа, потянул его в ряды риттеров, к которым снова присоединился Бруно. Священник и дьякон оказались в безопасном окружении, Бруно рявкнул, воины взяли копья наперевес и двинулись, чеканя шаг, как один человек.
Шведы и смааландеры поглядели им вслед и вернулись к своим делам.
— Что ты об этом думаешь? — спросил один высокий швед другого.
— Что думаю? Это тот самый ублюдок, что убил в Гедебю человека короля Орма. У него это, должно быть, уже вошло в привычку. Не знаю, чего они добиваются, но я тебе вот что скажу. Это другие христиане.
Второй задумчиво кивнул, оглянулся, не подслушает ли кто:
— Если появились другие христиане, может быть, нам всем нужен другой король, чтобы с ними справиться.
Глава 16
Когда с лодки сошли четыре женщины, Бранд коротко и сердито сказал:
— Нет. Лошадей не хватает. Женщин придется оставить. — Но как только ему рассказали, что произошло на Дроттнингсхолме, протесты прекратились. — Надо как можно быстрее убраться отсюда, — вот и все, что он сказал. — Теперь, когда его сын мертв, Хальвдан не успокоится, пока не умрут все, кто в это замешан. Или он сам. Не думаю, что он тронет моих моряков, по крайней мере, пока не обнаружит, что я исчез вместе с вами. Но мы должны бежать из Западного Фолда быстрее, чем кто-либо делал это раньше. Кто упал — тот пропал.
Шеф на это ничего не ответил. Он шел, запинаясь, его мрачные мысли все еще блуждали на острове. Вокруг мертвого мальчика. Какая-то часть Шефа по-прежнему оставалась с Рагнхильдой, стиснутая между теплыми бедрами, приникшая к большим грудям.
Они вступили на тропу, которая вела прямо в горы, извиваясь в вечной полутьме сосновых и еловых лесов. Десять англичан, четыре женщины, Карли и Бранд, на всех них — двенадцать лошадей. И неотвратимая смертельная угроза погони поутру.
И все-таки почти с самого начала оказалось, что не все опасения Бранда сбылись. Один из бывших рабов, Вилфи, немедленно объявил, что в Англии он во время поездок бежал впереди хозяина, чтобы построить на каждой стоянке кров и еду. Пробежать в день сорок миль, утверждал Вилфи, для него так же легко, как для другого человека — пройти двадцать. Лошадь ему не нужна. Женщины могут ехать по две, или одна может ехать, а мужчины по очереди будут бежать рядом с ее лошадью, держась за луку седла.
Ночной переход вышел длинным, утро никак не наступало. На рассвете Бранд сделал привал, чтобы позавтракать, напоить из ручья лошадей и дать горным пони возможность пощипать мягкую свежую травку. Рабы быстро развели костер, растолкли зерно и сварили свою неизменную еду — кашу. Вскоре они были готовы ехать дальше, в то время как Бранд все еще охал и потирал затекшие мускулы ног. Когда он с удивлением осмотрел уже выстроившуюся колонну, Озмод сказал ему с некоторым злорадством:
— Да ты запамятовал, начальник. Раб должен двигаться, хочется ему того или нет. Это свободных приходится понукать, иначе они будут считать голод и жажду или мозоли достаточной причиной, чтобы остановиться передохнуть.
Викинги, несмотря на то, что их перемещения казались ленивым армиям христианского Запада обескураживающе стремительными, были скорее моряками и лыжниками, чем наездниками. При всем своем рвении именно Бранд задерживал отряд. Ни одна из лошадей не могла долго нести его громоздкое тело. Во время длинного дня, который последовал за длинной ночью, Озмод в конце концов взял начальство на себя, предложил, чтобы каждый мужчина и каждая женщина по очереди бежали и ехали верхом, и выделил Бранду двух лошадей, одну для езды, одну наготове, а на ровных пологих местах посоветовал ему бежать между лошадьми, огромными руками ухватившись за седла.
