Как велел обычай, крещение должно было свершиться прилюдно, под открытом небом, в огромной лохани, которую миссионеры соорудили для такого действа. После того как ярл Радбод окунулся бы в эту лохань и принял крещение, примеру его должны были последовать все знатные люди его двора, а за ними — все графство и весь фризский народ. Графство, а не королевство, ибо фризы слишком горды, чтобы удостоить кого-то из смертных титулом короля.
И вот ярл, облаченный поверх белых крестильных одеяний в пурпурную мантию и горностаевые меха, ступил на лестницу, что вела к краю лохани. Торвин утверждал, что нога его почти коснулась воды, когда внезапно он обернулся и спросил главного из миссионеров — родом тот был из франков, и франки звали его Вульфрамном, иначе — Волчий Ворон, — верно ли то, что коль скоро он, Радбод, примет сейчас крещение, предки его, ныне мятущиеся в пламени Преисподней вместе с другими нечестивцами, получат освобождение и будут ожидать появления своих потомков, чтобы взойти с теми в райские чертоги.
Нет, отвечал ему Волчий Ворон, они были язычниками, не принявшими крещение, и, стало быть, не заслужили спасения. Нет спасения, помимо того, что исходит от Святой Церкви. Для пущей убедительности он привел это изречение на латыни: Nulla salvatio extra eccesiam. И к тому же для попавшего в ад дорога обратно заказана. De infernis nulla est redemptio.
Но предкам моим, возразил ярл Радбод, никто не говорил о необходимости крещения. У них даже не было случая отвергнуть его! Они не выполнили то, о чем не имели ни малейшего понятия, и разве правильно после этого обрекать их на вечные муки?
Такова воля Господня, отвечал франкский миссионер и даже, возможно, пожал при этом плечами. И тогда Радбод поставил на ступень занесенную над лоханью ногу и во всеуслышание поклялся, что никогда не станет христианином. И уж если выбирать, то он лучше отправится в Преисподнюю к своим безвинным предкам, чем будет жить на Небесах вместе со святыми и епископами, которым неведомы честь и истина. И по всей Фризии начал он свирепо гнать и преследовать христиан, вызвав великий гнев франкского государя.
Торвин долго пил из своего кубка, затем тронул маленький молот, что свисал у него с шеи.
— Так это и началось. Ярл Радбод был мудрейшим из мужей. Он предвидел, что если только у христиан будут свои священники, они одни будут владеть книгами и письмом, тогда их проповеди в конце концов будут приняты всеми народами. В этом-то и есть сила и в то же самое время порок христианства. Христиане никогда не признают, что кто-то другой, помимо них, владеет хотя бы маленькой толикой истины. На полумеры они не идут. Шага навстречу никогда не сделают. А стало быть, для того, чтобы одолеть их, или по крайней мере приструнить и не пустить дальше, Радбод решил, что народы Севера должны иметь своих священников, которые будут нести слово истины. Тогда и был основан Путь…
— Путь, — напомнил ему Шеф, когда ему показалось, что Торвин, потерял желание продолжать.
— Ты спрашивал, кто мы такие. Мы — жрецы Пути. Перед нами стоит тройная задача. Такой она была всегда, с того самого дня, когда Путь пришел на северную землю… Первая наша забота состоит в том, чтобы проповедовать почитание старых богов, Эзира, Тора и Одина, Фрейра и Улля, Тюра и Ньерда, Хеймдалля и Бальдра. Те, кто верит в этих богов, носит амулет, подобный моему, во славу бога, более прочих любимого этим человеком. Меч носят люди Тюра, лук — Улля, рог — Хеймдалля. Молот же носят во славу Тора, как это делаю я и еще очень многие люди… Следующая обязанность наша — добывать себе хлеб трудом или промыслом. Я кормлю себя кузнечным ремеслом. Ведь нам не позволено уподобляться священникам-христианам, освободившим себя от труда, а вместо того принимающим подати и подношения от других людей, дабы обогащались монастыри их, пока вся земля стенает от их ненасытной алчности… Третье наше предназначение объяснить не так-то просто. На нас лежит ответственность за грядущее, за то, что произойдет с этим миром, — с этим, а не потусторонним. Видишь ли, христианам кажется, что этот мир — только вынужденная стоянка по дороге в мир вечный, и, стало быть, подлинная цель человека может состоять лишь в том, чтобы тронуться в дальнейший путь, сохранив в неприкосновенности душу. Иной ценности они за этим миром не числят. Ни заботы о нем, ни интереса к нему не питают. Они попросту отмахиваются от него… Но мы, люди Пути, верим в то, что настанет день, когда завяжется великая битва. Никто сейчас не может представить, насколько кровавой она будет. И разразится она именно в этом мире, так что долг всех нас — укреплять нашу армию, армию богов и людей, чтобы выдержать решающий бой… Вот почему, помимо занятия делом и ремеслом, возложен на нас долг совершенствовать свое мастерство. Ежечасно должны мы спрашивать себя, что нового, необычного можем мы привнести в свой труд. Наивысшей же похвалы удостоится меж нас тот, кто сумеет талант свой направить на ремесло, которое не было до того известно среди людей… Я сам бесконечно далек от того, чтобы стяжать подобную славу. И все же за время, что отделяет нас от ярла Радбода, люди Севера успели научиться многому… Даже на Юге прослышали о наших делах. В городах мавров, в Кордове и Каире, в городах, где обитают люди с голубой кожей, идет молва о людях Пути, о северных огнепоклонниках, majas, как они нас называют. И теперь они засылают к нам своих лазутчиков, чтобы те, глядя на нас, обучались… Но христиане никого к нам не шлют. Они по-прежнему уверены, что никто, кроме них, не владеет всей полнотой истины. Что только им ведомы путь к спасению и понятие греха…
— Вы не считаете грехом сделать человеку heimnarl — перебил его Шеф.
Торвин встревоженно покосился на него.
— Я никогда не учил тебя этому слову! Впрочем… Наверно, ты знаешь гораздо больше того, о чем я решался тебя спрашивать… Да… Делать heimnar — это грех, независимо от того, какова вина этого человека. Так поступают люди Локи — бога, в память о котором разжигаем мы костер в нашем капище, рядом с копьем его отца Одина. Но мало кто из нас берет себе знак Одина, и уж никто не возьмет в покровители Локи… Сделать человеку heimnar… Нет. Я чувствую, что здесь поработал Бескостный, даже если это и не его собственных рук дело. Для того, чтобы одолеть христиан, существует немало способов, а самый глупый — тот, которому следует Ивар Рагнарссон. В конце концов он останется у разбитого корыта. Да и ты уже сам должен был заметить, что я не слишком жалую Иваровых прихвостней и выкормышей… На сегодня хватит. Пора спать. — Торвин поднялся, опорожнил свой кубок и направился к спальному шатру. Шефу не оставалось ничего иного, как в глубокой задумчивости поплестись следом за учителем.
* * *
Работа в кузнице Торвина не оставляла Шефу ни малейших надежд на занятие поисками Годивы. Ханда почти немедленно по их прибытии препроводили к знахарю Ингульфу, также жрецу Пути, в свою очередь пользующемуся покровительством Идуны-исцелительницы и разбившему свой шатер в некотором отдалении. С тех пор друзья еще ни разу не встречались. Обязанности помощника кузнеца, которых Шефу с лихвой хватало на целый день, становились особенно тягостными из-за невозможности выйти за пределы ограждения Тора: в его распоряжении была сама кузница, небольшая спальная палатка и пустырь с глубокой сточной ямой. Все это было обнесено веревками с быстроцветом, который Торвин называл рябиной.
