– И что ты едешь – жопой волны отбивать? – сказал мудрый Борейко.
Тут и я подумал: «А чего я еду… А чем я эти тележки прикрою, телом своим?»
А рано утром Бендиченко.
Желваки ходят, ключ вращается на пальце.
– Кто был ночью на смене?
– Я-я-я-а!
– Сам пойдёшь всё уберёшь лопатой или убытки деньгами покроешь?
– А что, а что?
– Тонн пять уже на причале валяется. А ну, бери лопату!
– Какую лопату?
– Что-что? Бери лопату!
– Я инженер.
– Бери лопату!
Сменный механик по маленькому Шиф удирал от Бенди, въехал на автопогрузчике на кучу угля высотой двадцать метров.
Снимали краном.
– Кольцов, где вы были с восьми до одиннадцати?
– Как это – где я был?! А где ж я мог быть в рабочее время?
– Вот я вас и спрашиваю, где вы были в рабочее время? Короче, откуда это полотенце?
– Что значит – откуда это полотенце?
– Вас видели на Австрийском пляже.
– В рабочее время?
– Да. В рабочее время.
– Кто?
– Неважно.
– А как он сам туда попал? А даже если он меня видел, я туда заехал по делам. Я ехал искать вот этого.
– Кого?
– Который меня там видел. Это я его видел на пляже. Он просто первый донёс. Я не такой быстрый.
– Кольцов, а что вы делали с зарядчицей в аккумуляторной?
– Как что – технику безопасности проходили.
– Всю ночь?!
– Ну почему? Я ушёл оттуда где-то в три часа.
И многострадальный начальник механизации 2-го района Пупенко, у которого вся эта компания работала:
– Детский сад развели. Кого проводить на горшок? За кем задницу подтирать? Когда будут предложения по битуму?
На причале стоял пароход, который с битумом прошёл через экватор.
На экваторе битум растопило.
Это был остолбеневший, зостекленевший, залитый расплавленным битумом до мозга костей и застывший на январском морозе.
Как выгрузить?
На него ходили совещаться все, кто хотел.
Минимум шестнадцать человек, свесив голову, смотрело внутрь.
И тридцать человек ходило по битуму.
Этот пароход был камнем преткновения.
На нём проверяли мозги всех выпускников.
Решили гнать обратно на экватор.
А какая была любовь в порту!
А сколько было красавиц!
А где мы только не любили!
На кранах, в зарядных, на тюках, на кипах.
Явка, шторм, хозработы, любовь.
А какие девушки на машиносчётной, мужчиносчётной станции!
Когда я мимо ни ехал, я ломал шлагбаум автокраном «Январец».
Потом вручную его делал и ставил.
Ну, можно когда-нибудь подумать, что я мог собственноручно сделать шлагбаум.
Такие были там красавицы!
Под руководством Олега Чаленко устроили первую комсомольско-образцовую свадьбу.
В партклубе с начальством, с парткомом, с вручением ключей от квартиры на спуске Кангуна.
Они развелись через полгода.
Они просто договорились ради квартиры.
И надули нас.
Я тогда этого не понял.
Время было такое.
Мы были молоды и веселы.
А время было такое, когда Пупенко с парторгом подняли меня ночью с постели после смены.
А 11 часов утра для меня была ночь.
И повезли на заседание парткома, и постановили перевести старшим механиком в колхоз.
Как? Почему? У меня мать без отца.
Как я уеду?
Вот такие дела, вдруг и навсегда.
Только Чаленко меня и спас.
Капустник нужно было готовить.
А когда я ночью в трюме на куче угля натягивал гусеницу на С-153, я вспомнил про письмо из Ленинграда от Ромы Карцева.
Оно показалось мне очень толстым.
Я распечатал и при жёлтом малярийном свете переноски: «Райкин включил в свою программу твой монолог, я посылаю программку».
И, сидя в угле, в грязи, грязными, пыльными глазами я увидел среди знаменитых писателей свою фамилию, и уехал.
Я весь Одесский порт вывез с собой.
Я увёз тёмные портовые ночи.
Я увёз человеческие пароходные голоса.
Я увёз длинный свет фонарей и поворотные огни кранов.
Я увёз лязг грейдера и шум песка.
Я увёз рассказы Камышникова.
Я увёз живого Витю Ильченко.
И красавицу секретаршу начальника порта Милу Гвоздикову.
Из Одесского порта в театр.
У Райкина из одиннадцати человек нас было трое.
Я увёз всё это и всё это потратил на ребят, на себя, на великого шефа, на всю страну.
А привёз обратно только благодарность за то время, за молодость, за интерес к жизни, за всё то, что называлось Ордена Ленина Одесский морской торговый порт.
Я увёз и трачу.
Тишка-Тихон-Тишка
Огромный чёрный грязный одесский кот.
И Фелиция – москвичка с белым носиком, белыми лапками, чистенькое, ароматное создание.
Её берут в Одессу на лето.
Тихон – местный бабник.
Кот со стальными нервами.
Даже присутствие чужого рыжего кота Аркадия его не волнует.
Он влюблён в холодильник.
Он трётся возле него.
Он нежно мяучит:
– Давай заглянем… Мы не будем ничего оттуда брать. Мы просто откроем, заглянем и закроем. Я забыл, что там. Я, кажется, туда что-то положил вчера. Кажется, сосиску. Да. Точно. Вспомнил. Я положил сосиску. Такую розовую. Приятную. Да. Точно. Мы сейчас откроем. Глянем – есть ли она там, и тут же закроем. Мр-р-р… А-а-а… Ну кто здесь хозяйка? Наталья Валерьевна, на одну минутку… Кто там рычит? Фелиция? Не обращайте на неё внимания.
Фелиция с подоконника:
– Ну мразь! А вы ему верите. Он туда сосиску положил?! Эта жадина?! Ненавижу. Эти одесситы – такие лжецы, предатели, хитрюги… Вот мы, русские… То есть вот у нас в Москве… Ну конечно, холодно. Мы почти не выходим. И грязь, и снег. Не очистишься… Но мы все чистые. А этот – посмотрите на его зад… В паутине! И смотрите, что с ним творится!
