Вскоре после восхода солнца их заметил поисковый вертолет и начал снижаться к берегу, заходя на посадку.
Глава 4
— Абсолютно здоров. Никаких отклонений, — врач ткнул пальцем в экран. — Вы только посмотрите на это давление! Я бы хотел, чтоб у меня было такое! Кардиограмма, энцефалограмма — все в полнейшем порядке. Подождите, я вам дам распечатку для вашего врача.
Он нажал кнопку на компьютерном диагносте, и из принтера выполз длинный лист.
— Я не о себе беспокоюсь. Что с миссис Петит?
— Пожалуйста, не волнуйтесь, молодой человек. — Толстяк доктор похлопал Яна по колену. В этом жесте было не только профессиональное сочувствие, так что Ян отодвинул ногу и холодно посмотрел на него. — У нее легонькое сотрясеньице, водички морской глотнула… Ничего больше. Вы можете навестить ее в любой момент. Но я хотел бы денек подержать ее в больнице. По существу, только ради отдыха: медицинская помощь ей не нужна. А вот и ваша распечатка.
— Зачем она мне? Передайте ее в компанию, там запишут в медицинские отчеты.
— Это может быть сложно.
— Почему? У вас же есть спутниковая связь. Я могу заплатить, если вы полагаете, что это не входит в расходы больницы.
— Ни в коем случае! Разумеется, я тотчас же распоряжусь, только давайте сначала вас, так сказать, отстегнем.
Руки врача замелькали, снимая с Яна датчики, вытаскивая из вены иглу и протирая кожу спиртом.
Ян натягивал брюки, когда дверь распахнулась и раздался знакомый голос:
— Так вот ты где! Жив и здоров. Ну и заставил же ты нас поволноваться…
— Смитти! Что ты тут делаешь?
Ян порывисто схватил зятя за руку. Крупный нос, словно клюв, худое жесткое лицо — точно привет из дома среди округлой мягкости здешних обитателей. Похоже, что и Тергуд-Смит рад встрече не меньше.
— Здорово ты меня напугал. Я был в Италии, на конференции, когда услышал. Ну, подергал кой-какие ниточки, схватил военный самолет — и как раз приземлялся здесь, когда стало известно, что вы нашлись. Но надо сказать, выглядишь ты отлично. На тебе это происшествие не отразилось.
— Ты бы посмотрел на меня ночью, когда я одной рукой хватался за подушку, другой за Эйлин — и брыкался одной ногой. Не хотелось бы испытать такое еще раз.
— Да, похоже, что тебе здорово досталось. Надевай рубаху и пошли выпьем, ты мне все расскажешь. Вы видели корабль, который вас потопил?
Ян отвернулся за рубашкой, и лица его зять не видел. Ему сразу вспомнились ночные предостережения. Действительно голос Смитти изменился, когда он задавал последний вопрос, или показалось? Вопрос-то не такой уж невинный!.. Ведь, в конце концов, он — Безопасность, да такого уровня, что может «хватать» армейские самолеты среди ночи… Надо было решаться. Говорить всю правду — или начинать лгать.
Натягивая рубашку через голову, он глухо сказал из-под нее:
— Ничего не видели. Ночь была темная, а на кораблях — никаких огней. Первый прошел так близко, что мы едва не опрокинулись. А второй врезался прямо в нас. — До сих пор все святая правда. — Хотел бы я знать, кто эти ублюдки. Конечно, я тоже виноват, что болтался без огней, но все-таки…
— Совершенно верно, старина. Пиши жалобу, я тебе помогу. Я уже начал расследование и кое-что выяснил. Два военных катера на учениях, очень далеко от того места, где должны были быть. Когда они вернутся на базу — то услышат пару ласковых слов, можешь не сомневаться.
— Да черт с ними, Смитти, это ж недоразумение!
— Ты очень добр к ним — но ты же джентльмен. Ладно. Давай заглянем к Эйлин, а потом все-таки пойдем выпьем.
Эйлин звонко расцеловала их обоих, потом всплакнула — сказала, от радости, — и потребовала, чтобы Тергуд-Смит выслушал во всех подробностях, что с ними приключилось. Ян напряженно ждал, стараясь не выдать себя. Вспомнит ли она субмарину? Кто-то ему солгал: две совершенно разные версии о катерах. Взорванные контрабандисты — или два военных катера? Кому верить?
— … И — тррррах! Вот так мы очутились в воде. Я совсем захлебнулась, ну и ревела, конечно, а вот этот старый морской волк сумел удержать меня над водой. По-моему, я еще и поцарапать его пыталась за его заботы. Паника! Пожалуй, прежде я и не знала, что означает это слово. А голова ушиблена, и все вокруг крутится и расплывается перед глазами… Потом появилась подушка — я ухватилась за нее, — и мы поплыли… И помню еще, как он меня старался подбодрить, а я ему не верила. А потом — ничего.
— Ничего? — переспросил Тергуд-Смит.
— Абсолютно. Следующее, что я увидела, — вот эта палата. И мне рассказали, что произошло. — Она взяла Яна за руку. — Я никогда в жизни не смогу отблагодарить тебя, ведь не каждый день женщине спасают жизнь… А теперь уходите, пока я не разревелась снова.
Из больницы они вышли молча. Тергуд-Смит показал на ближайшее кафе.
— Здесь годится?
— Конечно. Ты Лиз что-нибудь сообщал?
— Ночью нет. Не было никакого смысла ее будить, чтобы она там с ума сходила. Но утром, узнав, что с тобой все в порядке, я ей позвонил, и она шлет тебе всю свою сестринскую любовь. И велит впредь держаться подальше от маленьких парусных лодок.
— Ну, Лиз в своем репертуаре. Твое здоровье.
— Твое.
Они подняли стаканы и выпили. Бренди обожгло, согрев какую-то точку внутри, о которой Ян и не знал, что она замерзла. Но согрело не до конца. Ему пришлось подавить желание рассказать зятю о прошедшей ночи. О подводной лодке, о том, как их спасли, о катерах — обо всем. Не совершает ли он преступления, умалчивая о случившемся? Только одно ему помешало выболтать всю правду: израильтяне спасли им жизнь — а Сара сказала, что если он проговорится о субмарине, то подвергнет их опасности. Забыть. Он обязан забыть все это.
— Хочу еще стаканчик, — сказал он.
— Я составлю тебе компанию. Знаешь, забудь ты эту ночь и наслаждайся отпуском.
— Ты мои мысли читаешь.
Но память не уходила, гнездилась где-то в уголке сознания, готовая вырваться наружу, едва он расслабится. Прощаясь с Тергуд-Смитом у площадки вертикального взлета, Ян испытывал виноватое удовлетворение от того, что ему не всегда придется быть начеку и помнить о своей лжи.
Солнце, еда, вода — все было замечательно. Только на яхтах они больше не катались по молчаливому согласию. В постели Эйлин проявляла свою благодарность с таким пылом, что к утру оба бывали счастливы — и выжаты, как лимон. Но воспоминания его не покидали. Просыпаясь на заре — щекой на рыжих волосах Эйлин, — он вспоминал Сару в подводной лодке, вспоминал ее слова. Неужели он погряз во лжи? Это казалось невозможным.
Прошло две недели, и они, пожалуй, были уже не прочь покинуть теплое море. Воспоминания, конечно, останутся. Они отлично загорели — будет что показать друзьям в Англии, пусть позавидуют, — и уже хотелось домой. И хорошего мяса хотелось, с картошечкой, после всей непривычной гастрономической роскоши. Кормят здесь отлично, ничего не скажешь, но нельзя же всю жизнь прожить на такой пище, надоедает.
