Эртхиа покачался с носка на пятку, поправил отягченный оружием пояс.
— Ну так. Мы что-то задержались на пороге. Я пришел в долину — я войду в Храм. Слышал я, что там можно встретиться лицом к лицу со своей судьбой. Очень я этого хочу…
Встретивший его на пороге печально покачал головой.
— Это тебя не обрадует.
— Я войду.
— Ты об этом пожалеешь.
— Нет! — крикнул Эртхиа и кинулся внутрь, оттолкнув пытавшегося заступить ему дорогу.
Внутри было темно, но все видно. Коридор полого катился вниз, ноги на каждом шагу погружались в синеватый туман. Под ним было твердо, и звоном отдавались шаги. Туман пеленой облепил и стены, из него настороженно глядели каменные лица с самоцветами в глазницах. Самоцветы слабо светились. Пелена колебалась, потревоженная быстрым движением, и казалось, что лица вздрагивают от каждого шага.
Впереди замаячил свет. Эртхиа ускорил шаги, нащупал рукоять меча. Свет двигался, кто-то шел ему навстречу. Кто-то в белом, отливающем радугой, рассыпающем по стенам легкие блики. Туман вскипал у его ног, расходясь кругами. И лицо было то же.
— Я ждал тебя. Не думал, что ты будешь медлить столько времени. Вот и ты. Ты пришел. Я знал.
— Сирин!
— Это я.
— А тот?
Сирин сделал неопределенное движение пальцами.
— Я знаю, зачем ты пришел. И все возможно. Но будет трудно достичь желаемого. Ты оставил Аттан в тяжелое, страшное время. И когда вернешься, многих не застанешь. И тех, кто дорог тебе.
— Я вернусь немедленно, сейчас! И умру с ними.
— Может быть, тебе повезет, и ты даже умрешь первым. И женщины твои оплачут тебя, а потом у них на руках будут умирать твои дети… А ты оставишь их одних. Этого ли ты хочешь, Эртхиа?
— Но как же иначе? Раз я не могу спасти их.
— Здесь — не можешь. Но мир больше, чем Аттан и Хайр, больше, чем земли вокруг долины Аиберджит. Как мост держится на многих опорах, так и мир… Тебе нет дороги в Аттан, тут уж мы с тобой ничего не сделаем. Ты нарушил равновесие, явившись сюда незваным…
— Но ты же сказал, что ждал меня!
— Незваного. Я не сомневался в тебе.
— И за это — кара?
— Так уж все устроено. Ты должен был придти. И должен был придти самовольно. Потому что ты — это ты, а судьба человека соответствует его свойствам. Но то, что сделано против воли Судьбы, хотя бы и с ее попущения…
— Если Судьба — это все, что бы со мной ни случилось, как я могу сделать что-то против ее воли?
— Ее воля в том, чтобы уступить тебе и покарать твое своеволие. Часто только своеволием и карой за него движется жизнь.
— Ты — кто?
— Я Сирин. Разве я назывался когда-нибудь вестником радости? Я только объясняю, что нужно делать, а выбор — за тобой. Спроси своего брата. Он кое-что знает об этом.
— Я спрошу его. Но ты — объясни мне, что я должен, что я могу сделать, если известно уже, что мои любимые умрут, и дети мои умрут, и царство мое поразит мор, и где я должен быть в это время, и куда мне идти?
— Я объясню, но ты помни: на эту дорогу ты вышел сам, никто не гнал и не манил тебя. А вышел, так иди. Помнишь свой сон об огне и тени?
— Ты знаешь?
— Я сам сочинил его. Он сбудется, не знаю — как. Но это — помощь тебе в дорогу. Судьба не оставит тебя. Иди и помни: пока ты в пути, ничего не совершится окончательно. Где-то очень далеко, отсюда даже я не увижу, стоит другая опора моста.
— Хотя бы скажи, в какую сторону мне идти?
Сирин покачал головой.
— Это мне неведомо. Даже здесь, сейчас, я не могу направить тебя. Это — Храм тысячи врат. Два человека не вошли и не вышли отсюда одной и той же дорогой.
— Благослови меня… — Эртхиа в изнеможении опустился на колени. — Я…
— Да, ты уезжал из дома ненадолго, и не простился со своими так, как надо прощаться навек. Ну, считай это хорошей приметой.
Сирин положил ладони ему на голову.
— Теперь иди.
— Ты совсем другой в этот раз, — прошептал Эртхиа.
— Я совсем другой, — согласился Сирин, убирая руки. — Иди.
Эртхиа поднялся.
— Это важно, каким путем я выйду из Храма?
— Важно.
— Но здесь только один коридор.
Сирин всплеснул рукавами. Туман, взвихрившись, клубами пополз вниз, открывая стены, и Эртхиа увидел между каменных лиц черные провалы.
— Храм ведь не всегда такой, — догадался он.
Сирин кивнул.
— Ну, я пойду, — приказал себе Эртхиа и скользнул в ближайшую к нему щель в стене. Не успел он сделать и нескольких шагов, как стены прянули в стороны, и перед Эртхиа открылся залитый золотым светом многооконный зал. Окна, широкие, от пола до потолка, исходили светом, как будто прямо за ними, за каждым, стояло отдельное солнце.
Эртхиа зажмурился, а когда открыл глаза, увидел радужные сполохи, окружавшие высокую фигуру у дальнего окна. Человек обернулся.
— Сирин?! — вскрикнул Эртхиа.
— Сирин — это я.
И двинулся навстречу, прямой, высокий, непреклонный.
— Не слушай его. Утешитель… Что он наговорил тебе? Что все будет хорошо? Знаю, он всегда говорит одно и то же. То, что ты хочешь услышать.
— Нет, — отверг Эртхиа. — Я не сразу согласился с ним: я не верил ему сначала.
— Только потому, что боялся обмануться в утешении. Ты спорил с ним, чтобы убедиться самому. И ты веришь ему, потому что его слова дают тебе надежду. А мне ты поверишь, потому что я скажу тебе правду. Ты пришел в долину незваным, а навстречу тебе смерть шла в Аттан. Когда встретил ее — почему не остановился, не повернул коня? Надо было вернуться, вернуться… Ты мог повернуть назад еще там, на краю скалы. Даже ступив на тропу, ты мог отказаться от своего намерения.
— Но ты ведь сказал, что я осужден уже за это намерение!
— Я?
— Не знаю, но обликом — такой же, как ты, и именем — Сирин.
— Это неверно. Ты наказан за исполненное. Если бы ты повернул обратно, ничего и не случилось бы. И нечего искать чудес в дальних краях. Что есть в мире такого, чего не было бы в самом человеке? Если ты не можешь отыскать спасения в себе, — не найдешь, обойди хоть вселенную.
Эртхиа тяжело дышал.
— Что же мне делать?
— Никого ты не спасешь. Но ты еще можешь вернуться и умереть с ними. Будь мужчиной, Эртхиа ан-Эртхабадр.
Эртхиа закрыл лицо руками.
— Кто умрет, скажи мне, кто умрет?
Ни звука.
