Книга В сердце роза, страница 100. Автор книги Алекс Гарридо

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «В сердце роза»

Cтраница 100

— Если не получится, как мы задумали, идите с ним и найдите средство сделать это все равно, а если и тогда не получится, попытайтесь еще раз, ищите случая, который может представиться, когда его и не ждешь. И если не выйдет — тогда убейте его, но возвращайтесь ко мне живыми. Учить ли вас, как это сделать?

— Есть, госпожа матушка, яды, которые действуют не сразу, и тот, кто хочет отвести от себя подозрение, должен пользоваться таким ядом. Потому что, если убить иным способом, можно себя выдать, а яд, действующий с отсрочкой, не выдаст подсыпавшего его.

Юва осталась в кухне одна. Последняя дюжина пресных лепешечек плясала в раскаленном жире, нежно присвистывая, вздувая румяные хрусткие корочки. Юва ловко переворачивала их одну за другой, подхватывала деревянной шумовкой и выкладывала на блюдо, завершая сооружение внушительной горки, чтобы горяченькими быстренько нести на стол.

Еда, горячая, жирная, сытная, чтобы завтра у всех хватило сил уйти отсюда и добраться до селения ашананшеди. Там никто не живет теперь, кроме тех лазутчиков, что последовали за царем Акамие, но там найдется, чем накормить огонь в очаге, и туда смогут охотники приносить добычу. До весны там легче будет дожить. А что весной, не загадывали.

Чего не сделает сотня ашананшеди, когда вот — царь, а вот — шагата. Есть перед кем показаться. Принесли еду, принесли дрова. В считанные минуты сорвали разгородки, вымели весь мусор из кухни, огонь запылал в очагах, под котлами, наполненными чистым снегом, в ближних комнатах пыль стояла столбом, по лестнице вниз волокли ковры — в снег, чистить, мести и выколачивать. Прямо в кухне устроили всем мытье, сначала мужчинам, после — женщинам, как положено.

А после подтирали воду, заново наполняли котлы снегом, готовили мясо, грели вино, пекли и парили во все руки, кто, что и как мог. И расставляли столы, и усаживались, нарядные, красиво причесанные, Уна и Унана — в чистых платках на лицах, строгие, чинные, как будто не обнимались со всеми всего-то пару часов назад!

Оставалась только сладкая подлива из зайчатины и сушеных абрикосов, степенно загустевавшая в горшке на краю очага, которую то и дело надо было помешивать. Юва поторопилась положить последнюю лепешку на самый верх, и горка поехала во все стороны, звонко шурша.

— Ой! — испугалась Юва и наклонилась, расставив руки, пытаясь удержать, поймать разлетающиеся золотистые ароматные ломкие лепешки.

— Что ты делаешь?! — закричал Хойре с порога. Юва обернулась в испуге и недоумении. Рядом с ней в тенях от котлов и сковород, развешанных вокруг очага, едва различимой тенью плыл ашананшеди, и — едва уследить глазами, и сразу не понять смысл его мгновенного текучего, плавного, мягкого движения: пальцы правой руки друг о друга над горшком с заячьей подливкой, и пальцы левой немыслимым перехватом выплескивают сталь, но пока не пускают птицу-смерть лететь, пока держат ее невесомо на самых кончиках, и рука взмывает…

— Юва, сюда! — крикнул Хойре раньше, чем понял, что это нельзя.

— Если крикнешь еще раз, я убью ее, — почти не слышно произнес ашананшеди.

— Юва, иди ко мне.

Они обречены. Они уже мертвы. Она и он. Оба. Иди ко мне, моя невозможная. Не в жизни, хоть в смерти. Иди ко мне.

— Иди к нему. Я убью вас обоих. Или, если хочешь, девушка, я убью только его. Мне нужна жена. Ты красивая. На что тебе этот? — почти неуловимый слуху, но так отчетливо слышимый голос, и от него мутит, и нетерпение дрожью проходит по телу, и смерти не страшно, так должно быть, так и будет, так должно быть, когда звучит этот голос, но скорее, скорее — так мучительно слышать его.

Юва идет, как по узкому мосту, разведя руки, и видно, что пальцы у нее еще белые от муки. Она идет, не оглядываясь, но все в ней, и слух, и зрение, и чуткость напряженных пальцев — обращено назад, откуда тянется за ней этот голос.

И Хойре протягивает руку ей навстречу, но она не замечает, проходит мимо и прячется у него за спиной, и не дышит там. И слушает.

— Ты молчи, оскопленный, я успею убить ее, даже если сначала убью тебя. Зачем ты за него прячешься, девушка? Он не сможет защитить тебя. Я убью его. Иди ко мне.

И Юва, качнувшись, делает шаг и выглядывает из-за Хойре.

— Пощади его, — сама не слышит своего голоса.

— Подойди ко мне, и мы поговорим об этом.

Юва делает шаг.

— Нет! — с трудом выдыхает Хойре. — Она не пойдет к тебе. Ты считаешь себя мужчиной?

Каждое новое слово дается все легче. Они обречены. Ничего хуже с ними уже не случится. Вот время — жить. Без страха. Без сожалений.

— Ты считаешь себя мужчиной, предатель? Долг мужчины — служить своему царю и служить верно. Я больше мужчина, чем ты.

И во весь голос:

— Измена! Еда отравлена!

И нож летит в горло.

И Хойре кажется: нож летит медленно-медленно, длинной рыбой горных ручьев, отливая перистым узором драгоценной стали, и медленно-медленно навстречу ножу выступает Юва, поднимается на носки, беспомощно и бесполезно раскинув руки, а нож летит, и это ему — в горло, а ей, теперь уже ей — в лицо, и ничего не успеть, но как медленно все и тягуче, и вязко, мучительно, бесконечно, и можно еще успеть: протянуть руку, чтобы оттолкнуть ее, но оттолкнуть уже не успеешь…

И чистый звон стали о сталь, и лязг. И нож крутится на полу, и лезвие рядом, а другие летят из-за головы Хойре, так быстро, только мгновенные высверки по сторонам, и им навстречу тоже сверкает, и звенят, сталкиваясь, но не все…

И тот, напротив, в тени, падает, и Юва оборачивается — глаза во все лицо! — и бросается на шею, и сзади по плечам и спине дружески похлопывают руки.

— Ты не из рода Шур? — спрашивают, смеясь. И один:

— Честью будет назвать тебя братом.

А другой:

— Сына моего отдам тебе на воспитание.

И нет их.

И можно сесть на ковер и гладить ее по волосам, и страшное — позади.

О свадьбе

Тут и решили, не откладывая, справить им свадьбу. Неизвестно, что ожидает всех завтра, пусть сегодня эти двое уснут мужем и женой, что бы это ни значило для них. А чтобы не оставались бездетными, не терпели стыда перед людьми, дали им Гури в сыновья и Нисо в дочери. А чтобы не оставались бездомными, тут же дали им во владение Кав-Араван, ведь Тахин отказался принять замок обратно, как ни уговаривал его Акамие.

Акамие написал им вольные на шелковых платках, больше не на чем было.

— Иди, поставь свою печать, — попросил Акамие брата, — моей власти ныне нет в Хайре, как бы не усомнились в их праве.

Эртхиа развел руками:

— Остался мой перстень в оазисе Дари.

— Ты был там? — замер Акамие. — И что?

— Я привез оттуда одного, которого хотел бы поручить твоим заботам. Не знаю я, что лучше для такого, как он. Брат он мне — примешь его братом тоже? Сю-юна отпустил бы…

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация