А после Совета Ханис пошел к жене.
Атхафанама, конечно, уже знала все. По своему положению царицы здесь, в Аттане, она могла присутствовать в Совете, но не считала нужным. Пусть мужчины все решают, что ей там — для красоты сидеть? Ее красота не для всех. Хоть и не носила она давно покрывала, не любила на людях выставляться.
Но все важные новости из Совета специально посланные слуги ей тут же приносили. Принесли и эту. Так что, оставив строгий надзор за рабами, накрывавшими на стол (мать ее, царица Хатнам Дерие, стала и оставалась любимой женой, может быть, только оттого, что сама любила и умела поесть и приготовить вкусненького, и уж никогда не полагалась на рабов в том, что касается подачи блюд), оторвавшись от уютных забот, Атхафанама кинулась к мужу. Она не стала поджидать его у самой двери, через которую он покидал зал Совета, не годится заставать мужчину врасплох. Она встретила его шагах в ста дальше, в коридоре, и он мог заметить ее издали и приготовиться к встрече с ней. Но в то же время он мог видеть, что она обеспокоена его заботой, и спешит ему навстречу.
— Ты уже знаешь? — спросил Ханис, обняв ее за плечи и увлекая за собой. Атхафанама кивнула, отстранившись, озабоченно заглянула ему в лицо. Она ему и до плеча не доставала.
— Лучше тебе уехать, — прижал ее к себе Ханис. Атхафанаме еле удавалось поспевать за его размашистыми шагами, идти обнявшись им всегда было неудобно. Ханис подхватил ее и посадил к себе на плечо. Так они часто гуляли по Дому Солнца. Атхафанама легонько оперлась ладонью о голову мужа, вплела пальцы в рыжие волосы.
— Я не хочу.
— Я тоже не хотел бы. Но ты не можешь здесь остаться.
— Ты ведь останешься.
— Не сравнивай. Мне ничего не будет и не может быть.
Атхафанама подумала: «И Ханнар». Но ничего такого не сказала, а сказала:
— Как же я поеду, если зараза с той стороны, где Хайр? Говорили ведь об этом на Совете.
— В Хайр не только прямые пути ведут. И кроме Хайра есть земли.
— Страна Авасса? Кто я буду в чужой земле без мужа? Нет, не поеду, — Атхафанама заговорила чуть капризным, «царевниным» голосом.
— Ну, в Хайр.
— Не поеду.
— Почему?
Атхафанама заерзала на плече, закачала ногами. Ханис опустил ее, поставил на ноги. Она посмотрела в глаза любимому и сказала так:
— Если все-таки по дороге заболею и умру, тебе от этого только горше будет. А мне… Я от одной этой мысли уже умираю.
— Погоди, — Ханис положил руки ей на плечи, чуть-чуть опираясь на них. — Я надеялся отправить с тобой и Рутэ, и Джанакияру. И всех детей.
«А Ханнар?» — снова подумала Атхафанама, но не сказала так.
— Ханис, сердце, я не могу с тобой разлучиться. Без тебя я точно умру. Ты и так-то когда в Совет уходишь, я места себе не нахожу.
— Если останешься здесь, почти наверняка умрешь.
— А если уеду — наверняка. Без почти. Сердце мое, жизнь моя!
Так она ему перечила и прекословила, а Ханис так и не завел привычки приказывать жене, и они спорили ласково и настойчиво, пока не пришли к накрытому столу, а там уже спорить нельзя было, за едой спорить, все равно что яд друг другу в пищу сыпать. А после еды спорить стало не о чем. Прибыли срочные гонцы и стало известно, что некуда бежать: по всей степи, по всем окраинам Аттана — погибель.
Ханис сказал:
— Все по-твоему вышло.
Атхафанама заплакала.
О врачах
Слушать врачей, созванных со всей столицы, пришла и Ханнар. Она села по правую руку от Ханиса. По левую уже сидела Атхафанама. Женщины обменялись спокойными неласковыми взглядами. Но придраться было не к чему: Атхафанама никогда не занимала места, по праву принадлежавшего божественной царице Ханнар, сестре бога-царя Ханиса. Оно так же по праву принадлежало и его супруге, и много путаницы вышло оттого, что впервые за все царствования жена царя не была его сестрой. Все же по крови Ханнар имела больше прав на это место.
Теперь пустовало только место Эртхиа по правую руку от его божественной супруги.
Кованые ворота распахнулись и в зал были допущены врачи. Они входили неторопливо, перешагнув не отмеченный ничем порог, степенно кланялись, все одетые в длиннополые одежды, в накрученных на голову повязках с бахромчатыми кистями, седобородые старцы, зрелые мужчины и совсем молодые, едва отпустившие первые усы юноши, все как один с важностью и неколебимой уверенностью на лицах: так предписывал им канон их ремесла. Но брови у всех были более обычного нахмурены, и голоса, когда они обменивались неслышными с трона словами, звучали глухо и потерянно.
Здесь были и придворные врачи царя Эртхиа, три старика, пользовавшие в основном его жен и потомство и проводившие свободное время в ученых спорах между собой и переписке с умудренными людьми во всех доступных частях света; и любимцы купцов, лекари с лекарской улицы, все в возрасте, дородные и осанистые, с ухоженными, окуренными ароматами и умащенными душистыми маслами бородами; и те, кто возился с вывихами, переломами, резаными и колотыми ранами, умел исцелять ожоги и ушибы, отрезать чернеющие конечности и зашивать распоротые мышцы, кто сопровождал войско в походе, разделяя с ним превратности военной удачи; и другие, победнее и попроще, из тех, что сами отправлялись в окрестности столицы заготавливать нужные полезные травы, а на привозное, с базара, не водилось денег ни у них самих, ни у страждущих, обращавшихся к ним за помощью не от хорошей жизни. И был самый молодой из аттанских врачей, Илик Рукчи, ославленный безумцем, семнадцати лет от роду, превзошедший всю письменную премудрость и ради того, чтобы набраться опыта, лечивший всех подряд совершенно бесплатно. На него все косились неодобрительно, ибо в последнее время, презрев приличия и сословную спесь, многие из видных людей базара, не дождавшиеся исцеления своих недугов, прибегали к искусству Рукчи. А однажды он был призван даже во дворец к дочери государя Эртхиа, когда она мучилась животом, и сумел добиться успеха там, где отступились его более опытные и прославленные товарищи. Но Рукчи не зазнался, а наоборот, сославшись на молодость и недостаток опыта, смиренно отклонил приглашение остаться во дворце, с почтительным одобрением высказался о заслугах придворных врачей, помянул якобы сопутствующую ему свыше обычного удачу и вернулся к своим нищим. И теперь держался скромно и смирно, стоя позади всех, и голоса не возвышал, только внимательно слушал, что говорилось о причинах поветрия и способах защиты от него.
А говорилось, что нередко воздух начинает портиться сам по себе вследствие перемещения в него соседнего испорченного воздуха или же вследствие какой-либо небесной причины, суть которой скрыта от людей. И уж если за холодной сухой зимой приходит теплое влажное лето, а именно таково оно в этом году, то часты повальные болезни и острые лихорадки.
В этих случаях нужно искать убежища в подземельях, в домах, обнесенных со всех сторон оградой, и в домашних кладовых.
