Эртхиа первым бросился к нему, окликнул, протянул руку — но не коснулся. Остановился в шаге от него, руками прикрывая лицо от нестерпимого жара. Позвал по имени еще раз. Человек не обернулся, словно не слышал.
Дэнеш зашел сбоку, наклонившись, попытался заглянуть в глаза — и поразился неподвижности в них, царившей под золотым буйством отражающегося пламени.
— Что с ним? — шепотом спросил Эртхиа, отступая от огня.
— Его как будто и нет вовсе.
Эртхиа сел на песок там, где огонь согревал, не обжигая.
— Что мы будем делать?
— До утра — спать. А там посмотрим.
— Спать? А он ничего не сделает с нами? Пока мы спим…
— Что я знаю? — пожал плечами Дэнеш.
— Нет! — уверил себя Эртхиа. — Только бы он не ушел…
О дарне и о сидевшем у костра
Утром волны вынесли на берег ящик из твердой толстой кожи, пропитанной лучшим маслом.
Солнца не было — лишь его лучи с трудом проницали туманную завесу. Дэнеш огляделся. Они очутились в неглубокой бухте, окруженной скалами. На скалах росли искривленные сосны с широкой плоской кроной, как бы раз навсегда отпрянувшей от моря. Несколько каменных глыб торчало прямо из песка у самой воды, и на самых крупных тоже росли деревья. Белая пена вскипала в бухте, указывая на едва выступающие верхушки подводных камней.
Дэнеш покачал головой.
Потом потянулся и похлопал по плечу Эртхиа. Тот с недовольным стоном заворочался, неохотно разгибая ноющие члены. Дэнеш молча указал ему на темневший у самой воды предмет. Эртхиа минуты две пялился на него, потом вскочил и с неожиданной резвостью кинулся к берегу.
Дэнеш подошел к человеку, по-прежнему сидевшему у кострища. Тот был так же неподвижен и безучастен. Дэнеш положил руку ему на плечо и сразу отдернул.
Эртхиа вернулся в обнимку с футляром.
— Как ты думаешь?… — кусая губы, спросил он у Дэнеша.
— Может быть, море и пощадило ее. Если бы в футляр проникла вода, он утонул бы.
— Правда, — ободрился Эртхиа, опуская футляр на песок и приступая к застежкам.
Дарна явилась в блеске своей совершенной красоты, сухая и невредимая. Эртхиа плюхнулся на песок, поднял дарну и попробовал струны.
Дрожь пробежала по спине того, у костра.
Дэнеш тихо свистнул и кивнул в его сторону. Эртхиа снова коснулся струн. Их звук был нестроен. Плечи сидящего мучительно передернулись. Лицо Эртхиа озарилось пониманием. Он пошарил в ящике и достал ключ. Несколько минут спустя, поерзав на песке и размяв пальцы, он принялся наигрывать мотив «Похитителя сердец». Стиснутые зубы помогали мало — волдыри на руках размокли и прорвались, теперь подсохшая кожа торчала клочьями. Но Эртхиа видел, что сидевший у костра обернулся и смотрит на него живыми, ясными глазами. Однако вскоре ему пришлось отложить дарну, и он долго сидел, поглядывая на Тахина и дуя на пальцы.
Об острове
Остров был, как все острова, — позади горы, впереди море. Ветер, шумящий в прибрежных соснах, волны, с грохотом набегающие на берег.
Раз уж случилось то, что случилось, следовало осмотреться, хотя бы обойти остров по берегу, чтобы узнать его величину, и не населен ли он, или, может быть, с другой стороны видна земля.
Но Тахин продолжал сидеть неподвижно возле остывших углей. Увести его с собой не было никакой возможности, и когда пытались с ним говорить, он не отзывался и никак не показывал, что слышит обращенные к нему речи. Оставить же его они и думать не хотели.
Из всех троих одет был только Дэнеш, не расставшийся со своими кожаными штанами и безрукавкой, поверх которой скрещивались перевязи. Но его кожаные одежды пришлось долго сушить на солнце, а потом колотить камнями, чтобы размять. Рубашку он отдал Эртхиа и тот, разрезав ее, обмотал ткань вокруг бедер, как носили на Побережье.
Когда Дэнеш сушил одежду, ему пришлось выложить из карманов, карманчиков, потайных гнезд все уцелевшие сокровища: дуу, метательные ножи и лезвия, и волосяные петли, и странные…
Тут Дэнеш повернулся и посмотрел на Эртхиа. Эртхиа пожал плечам и пошел погулять по берегу, напевая себе под нос и разбрасывая ногами песок.
Они напились из ручейка, пересекавшего берег. Из еды у них были моллюски и то, что удалось добыть Дэнешу при помощи метательных ножей: чаек и каких-то мелких птах, которые во множестве слетались на обнажавшиеся в отлив отмели. Один раз Дэнеш поймал несколько крупных серых ящериц с голубыми и красными пятнами на щеках. Их тоже поджарили и съели. Они оказались вкусными. Но вкуснее всего были большие бурые, в наростах и шипах крабы с огромными клешнями, начиненными сладким белым мясом. Натаскали хворосту из леса. Дэнеш нашел трутовник, потоптался в нерешительности, пробормотал извинения и поднес его к огненно-рыжим волосам Тахина. Через минуту костер пылал во всю.
Так они провели два дня, не зная, что предпринять.
Об имени дарны
Ночью Эртхиа проснулся. Музыка разбудила его: мелодия «Похитителя сердец», исполняемая с таким искусством, какого сам Эртхиа не достиг. Он слушал, затаив дыхание, и едва осмелился подглядеть из-под ресниц. Тахин сидел у догорающего костра и отсветы золотили его лицо, повернутое к Эртхиа звонко кованым профилем, напряженный рот, застывшую в высоком изгибе бровь и казавшиеся жесткими, как остья, ресницы. Отсветы золотили гладкий лик дарны, раздваивавшиеся в дрожании струны и пальцы правой руки, смазанным пятном мерцавшие над ними, и пальцы левой руки, остро надламывавшиеся над грифом. Эртхиа полюбил и запомнил навеки паучью повадку этих пальцев и неожиданно сипловатый, но оттого живой, совершенно человечий голос дарны, и строгое лицо.
… Да первое, что пришло в голову: «Похитителя сердец», потому что его постоянно наигрывал Эртхиа, и я видел, что теперь его исполняют иначе, чем в мое время, но попробовать, как бы оно получилось по-новому у меня, до сих пор не мог. И еще в игре аттанского царя я замечал некоторые недостатки, обыкновенно встречающиеся у людей, которые не находят времени постоянно упражняться. Я опасался, что те же недостатки появятся у меня.
Но пальцы слушались идеально, и дарна голосом, севшим от страсти, воспевала страсть, не нуждаясь в словах, и пальцы правой руки бились о струны, как, бывало, бился на ветру край головного платка, на всем скаку…
— Ты давно не играл. Разве тебе не больно? — спросил Эртхиа.
— Нет, — улыбнулся я, показывая мягкие подушечки пальцев, на которых едва заметными полосками обозначились следы от струн. — Я был рожден для нее. Знаешь ее имя? В сердце роза.
Эртхиа с завистью вздохнул и снова проснулся. Ночь была тиха, костер догорал. Тахин лежал на песке у огня, глаза его были закрыты, руки — пусты. Он спал. Эртхиа протянул руку, ощупал застежки на футляре и, успокоенный, заснул и больше ничего не видел во сне.
