Дэнеш отодвинулся от окна, пошел вдоль стенки и вовремя замер, едва не натолкнувшись на повернувшего из-за надстройки часового: за шорохом и шлепаньем воды и скрипом снастей его шагов не было слышно. Дэнеш приник к теням, отбрасываемым сложенными парусами, застыл в позе, ничего общего с человеческим телом не имевшей. Часовой прошел мимо. Дэнеш проводил его равнодушным взглядом, выпрямился, свернул за угол и скользнул в оставленную приоткрытой дверь.
— Ну что?
— А ты не спишь? — улыбнулся Дэнеш.
— А ты думал, я за тобой не услежу?
— Не думал. Эртхиа спит?
— Похоже. Молодым — сон. А в моем возрасте…
— По-моему, ты сейчас моложе, чем был тогда.
— Почему ты так думаешь?
— Ну, ты писал о неосторожности, присущей тебе в юности, как о чем-то, бывшем задолго… А когда бы ты успел исправиться, если на вид ты немногим старше Эртхиа.
— А тебя?
— Разве не видишь?
— Никогда мне не удавалось на взгляд определить возраст ашананшеди. Может быть, потому, что никогда не видел ваших детей. И стариков.
— Мы с тобой — ровесники, я думаю. Не считая тех лет… Они видны, если глядеть тебе прямо в глаза. Но это трудно. А если не в глаза, ты, как каленая стрела, как натянутая тетива, как струна на твоей дарне. Ты совсем другой, но ростом и стройностью ты похож на…
Тахин вскинул глаза, но Дэнеш уже только улыбался. И пожал плечами, как бы говоря: что там я ни наговорил, а больше не скажу ничего. Тахин рассмеялся, обеими руками собрал по плечам волосы, стянул на затылке, отпустил, тряхнул головой.
— Что ты там узнал? Чей подслушал разговор? За кем подглядывал?
— Ты ревнуешь? — наклонился к нему Дэнеш.
— Мне ли?… И не думал о тебе так. Так, чтобы ревновать. Не обожгись. Так на кого я похож?
— Что это паленым пахнет? — спросонок пробормотал Эртхиа. И сел на постели, принюхиваясь и приглядываясь в темноте. — Что, горим?
— Да нет, — лениво откликнулся Тахин. — Все в порядке. Расспроси-ка лучше Дэнеша, что он нового узнал, а то без тебя не хочет рассказывать.
Дэнеш покачал головой, уселся удобно на свою постель и, пока расшнуровывал безрукавку и распускал завязки на кожаных штанах, пересказал все, что сам понял из подслушанного разговора.
— Не бежать ли нам отсюда? — озаботился Эртхиа.
— На остров? — фыркнул Тахин.
— Погоди. Почему бы, в самом деле, не быть доставленными в столицу этого славного царства, из которого происходят мои предки? Оно граничит со степью — раз ему угрожают кочевники. Значит, путь перед нами не закрыт. Мы всем чужие, а значит, вольны уйти, когда нам вздумается.
— Если нам дадут уйти… — покачал головой Эртхиа. — Сам говоришь, у них есть лазутчики. Ты-то, может быть, и уйдешь…
— Все уйдем. У тебя, ан-Эртхабадр, тоже есть лазутчик, — успокоил его Дэнеш и скромно прибавил: — Не из последних.
— И говорить не о чем! — воскликнул Тахин. — Не можем мы не посетить царство Ашанана, раз уж нам все равно деваться некуда. Или у тебя сердца нет, Эртхиа? Даже только ради Дэнеша следовало бы!
— Да я разве против? Ты не волнуйся, Тахин.
О медной чашке
Атхафанама встряхнула кувшин, чтобы убедиться, что в нем не осталось воды и на пару глотков, и надо пойти и снова наполнить его, а иначе она не может утолить жажду лежащего перед ней человека. Но она все же вылила остаток воды в медную чашку и, отставив кувшин, поднесла ее к сморщенным губам в засохших трещинах. Все, больше у нее ничего нет. Ни капли. Атхафанама сунула чашку в складки подоткнутой юбки, подобрала кувшин и поднялась с колен. Быстрее было бы просто наклоняться над больными, но тогда неудобно было поить их и уже давно не переставая болела спина. Опускаться на колени было дольше и ноги уже давно болели тоже, но делать было нечего, и Атхафанама в течение дня по многу раз меняла свой способ поить беспомощных умирающих. Других дел не было: только поить, вытирать загаженный пол и указывать слугам, где можно освободить место.
Говорили, что в городе водопровод разбит и вода ручьями сбегает по ступенчатым улицам, прямо по пыльным плитам, омывая тела людей, из последних сил выбравшихся из домов, чтобы погрузить в нее пылающие тела и пить, пить. Они там и умирали и лежали вперемежку умершие с еще живыми.
Но источники, бьющие из скалы, на которой стоял Дом Солнца, не иссякали, и воды было вдоволь.
Атхафанама прошла к бочонкам, стоявшим у входа в зал. Из подземелий воду приносили в бочонках и больших кувшинах и черпаками переливали в сосуды, с которыми обходили больных. Здесь же стояла Ханнар, в ее руке был полный кувшин и из носика вода струйками выпрыгивала на пол, когда Ханнар взмахивала свободной рукой, о чем-то горячо споря с Иликом Рукчи. Атхафанама подошла поближе и вот что услышала:
— Их нужно перенести сюда, Илик. Мы не можем взять отсюда людей и послать во дворец. Здесь нужен каждый, кто есть.
— Все-таки это царицы, — возражал Рукчи, сам собиравшийся предложить то же самое, но смущенный напором и резкостью Ханнар.
— Царицы? — спросила Атхафанама, переводя испуганный взгляд с одного на другую. — Царицы? — ей очень не хотелось понимать смысл подслушанных слов.
— Да, — повернулась к ней Ханнар. — Жены твоего брата.
— А…
— И дети тоже.
— Я пойду к ним, — сразу сказала Атхафанама, ставя свой кувшин возле бочонка и одергивая юбку. Чашка выпала и со звоном покатилась по полу. Атхафанама наклонилась было за ней, но махнула рукой и оставила на полу. — Как же это могло случиться? Никто не должен был выходить из дома Эртхиа, ни входить…
— Нет, — перебила Ханнар. — Пусть их перенесут сюда. Какая разница, где им умирать? Здесь ты успеешь напоить гораздо больше людей. Не бросай их ради всего двух женщин и…
— И это дети твоего мужа, ты, шлюха! — взвилась Атхафанама. Ее трясло, и Рукчи сделал шаг к ней, потому что видел: она готова разорвать Ханнар на куски и нет ничего, что удержало бы ее. — Это жены твоего мужа и твои сестры, ты, безродная бродяжка, ты, позор моего брата, ты…
Ханис был далеко, у самой дальней стены, где в косом столбе света из окна то и дело вспыхивали золотым облачком его волосы, когда он наклонялся и поднимался, переходя от больного к больному. Ханис был далеко, не видел и не слышал, и некому было остановить Атхафанаму, обезумевшую от ревности, унижения и ужаса. А Рукчи был врачом и счел себя в праве схватить несчастную царицу за плечи и сильно встряхнуть. Атхафанама с хрипом втянула в себя воздух и заслонила лицо руками. Но уже через мгновение обернулась к Рукчи, деловито оправляя на себе одежду и приглаживая волосы.
— Ты пойдешь со мной, Илик. Побудем с ними там. Ирттэ любит тебя… Есть ли во дворце вода?
