Огонь.
— Стой! — крикнул Эртхиа, и Тахин остановился. Пламя его вспыхнуло ярко, облепило его, как ткань на ветру облепляет тело. А глаза его были закрыты, и губы сжаты, и кулаки стиснуты. Он так и шел, так и привалился спиной к стене.
Но Эртхиа указывал рукой на что-то, лежавшее впереди, на что Тахин едва не наступил: ком тряпья, из-под которого виднелась рукоять меча и край ножен, и осыпавшиеся золотые бляшки, поблескивавшие вокруг.
— Смотрите! — воскликнул Эртхиа. — Что это?
— Кто, — поправил Дэнеш и вышел вперед, наклонился над останками неизвестного. Тахин тоже наклонился к ним, и огонь его потемнел и притаился. У Тхэ подошел и повыше поднял свой факел.
Это были только кости, прикрытые истлевшей одеждой. Дэнеш пошарил по рукой по камню и поднял наконечник стрелы.
— Стрела ашананшеди, — сказал Эртхиа.
— Прошла насквозь. Он пришел сюда раненый и умер здесь.
Тахин опустился на колени, провел руками по тряпкам. Они занимались искрами и обугливались под его ладонями. Он посмотрел на Дэнеша, посмотрел на Эртхиа со странной беспомощностью во взгляде: то ли просил, чтобы ему помогли понять, то ли — не понимать. Потом стянул покрывавший череп платок и поднес к лицу, и закрыл им лицо. Но черными хлопьями осыпался платок, и только сжатые кулаки закрывали лицо, и Эртхиа отвернулся.
Они пошли, оставив Тахина во тьме, освеченной его горем, одного, с Аренджей, и шли молча, подняв факелы, один за одним: Эртхиа, У Тхэ, Дэнеш. Но Тахин вскоре догнал их, они услышали его шаги, и он сам появился рядом, темный, тихий.
— Я вернусь после, — сказал он.
Ты подождешь еще немного?
О встрече
И это, конечно, был голос Акамие, теплый, спокойный. Он жив, и Эртхиа сглотнул слезы, потому что если бы он прошел весь мир и добыл спасение своему дому, а брата, вот этого брата не успел бы спасти, откуда бы взяться радости в его жизни? Он жив, и с ним — еще кто-то, потому что не самому же себе он рассказывает? С него сталось бы… Но речь он ведет по другому: не так, как говорит сам себе размышляющий, но как учитель и — повторяя в точности мелодию почтенного Дадуни. Как будто не было этих лет, часов дневных и ночных, парсанов, отмеренных рысью и галопом, волн и созвездий, катившихся над головой, пыли и дыма, застилавших горизонт. Как будто теперь царевич опоздал к уроку и ждет под дверью, когда бы ловчее войти, чтобы выручить брата, как брат выручал когда-то его.
— Об этом я прочитал в запрещенной книге одного мудрого мужа из Уджа, — гладко вел Акамие. — Не удивительно ли, что земной мир являет собой круглое тело, круглое со всех сторон. Отчего не падаем мы с этого шара и как удерживаемся на его покатой поверхности, в книге не объяснялось, равно как и то, что же станет с человеком, дерзнувшим спуститься до самого низа. И небо, говорится там, окружает мир со всех сторон. А еще сказано, что за небом — пустота без границ и пределов, и мир падает в этой пустоте, а из того, что он не ударился до сих пор о небо, следует, что и небо летит вместе с миром.
— Нет, тут что-то не так, — сказал некто густым голосом. — Тогда любой, упавший с горы или с крыши, не ударялся бы о землю и ни за что бы не получал увечий, ведь и земля падала бы вместе с ним, и лететь бы им рядом.
Они пропустили вперед хозяина, но Тахин отказался.
— Здесь ашананшеди, — сказал. — Пусть Дэнеш.
И ступая на цыпочках Эртхиа, Дэнеш, Тахин и У Тхэ подошли к дверям в кухню и замерли, прислушиваясь
— Книгу эту оттого и запретили, — все объяснял Акамие, — что от нее люди сходили с ума и начинали утверждать, например, что звезды — такие же как солнца светила, только видимые нами издалека, и что они также падают в безмерной пустоте. Или еще: не солнце вовсе совершает свой путь по небу, а сам мир обращается к нему то одной стороной, то другой — оттого и меняются день с ночью…
— А отчего тогда эти беды с луной?
— Наш мир встает между ней и солнцем, и тень от него ложится на ее лицо. Жаль, эта книга поздно попала ко мне: я не успел послать в Удж за кем-нибудь, осведомленном в этом учении. У человека такой выдающейся мудрости должны же были остаться ученики…
— Что за беда! — воскликнул Эртхиа. — Я не я буду, если немедленно по прибытии в Аттан мы не отправим в Удж Тарса Нурачи, а это такой купец, брат, что он не только учеников этого человека разыщет, но и его самого привезет с той стороны мира!
И, откинув ковер, вошел к ним.
Там они лежали и сидели, укрывшись одеялами и коврами, и шкурами, вокруг погасшего очага, и нехорошо пахло там, несмотря на холод, от плохо выделанных шкур и давно не мытых тел. И худые были они все, и сам Акамие, и шрам отчетливо выступил на натянувшейся коже. И были вокруг него все незнакомые люди, кто-то маленький желтолицый, и кто-то темнокожий, длиннорукий, и кто-то схожий с отощавшим по зиме медведем, вцепившийся в холки отощавших, как он, огромных собак, и с ним две женщины, прикрывавшие лица рукавами, и мальчик какой-то ни на кого из них не похожий, и совсем маленькая девочка на руках у прозрачной от худобы аттанки. И ашананшеди, но они все на одно лицо, раз им так этого хочется.
За Эртхиа вошли все. И когда вошел У Тхэ, маленький желтолицый выскочил из-под ковров и за ним потянулись длинные спутанные волосы, больше его роста, а он поднял руки и закрылся рукавами и пробормотал на дэйси:
— Прошу меня простить. Надлежит набелить лицо…
И скользнул за ковры с другой стороны.
— Сю-юн? — обернулся к У Тхэ ошеломленный Эртхиа. Но тот молчал, глядя перед собой, и в глазах у него было непонятное.
Акамие же медленно-медленно шел к ан-Аравану, и лицо его светилось восторгом, ведь был он братом Эртхиа, рожденным с ним под одними звездами, и свойства их были схожи, и Акамие во все глаза смотрел на Тахина, и подошел к нему близко, и поклонился, и обнял. Эртхиа рванулся было остановить, но Дэнеш удержал его за руку.
И Тахин стоял еще мгновение с растерянным лицом а потом поднял одну за другой непослушные руки и положил их на спину Акамие и не сразу решился сжать их, как положено, когда обнимаешь брата.
И тут все кинулись обнимать друг друга, знакомых и незнакомых, и колотить друг друга по плечам и спинам, не делая различий между царем и ашананшеди, между воином и евнухом, и ан-Реддиль орал собакам по-улимски, что все здесь свои, и женщины ан-Реддиля, вслед за вольной по-аттански Ювой, обнимали мужчин, как родных братьев, и сам господин У Тхэ растерянно моргал, потому что Нисо, перебравшись к нему на руки, обвила руками его шею.
Одно мне непонятно, сказал потом Эртхиа. Оттого ли огонь погас, что Акамие его обнял, или обнял его Акамие и остался невредим, оттого что огонь отпустил свою добычу?
И только Сю-юн не радовался со всеми, скрывался за коврами, не смея показаться.
О том, как женщины готовили обед
Так сказала царица Хатнам Дерие своим молочным сыновьям:
