Продиктовав указ о запрещении и отмене празднеств, правитель приказал писцам составить послания к наместникам во всех областях Хайра и подвластных его царю земель. Теперь он ожидал, когда они закончат работу, чтобы оттиснуть на каждом свитке знак разъяренного барса с поднятой для удара лапой — знак Лакхаараа, украшавший его перстень.
Его широкие, как у отца, плечи, и высоко поднятая голова, и спокойно и твердо лежащие на коленях руки были неподвижны, будто каменные. Привычно нахмуренные брови, казалось, давили на полузакрытые глаза. Только темный блеск из-под ресниц и вздрагивающие ноздри над жестко сложенными губами выдавали огонь, бушевавший внутри его каменно-неподвижного тела.
Писцы начали вставать из-за наклонных столиков, за которыми писали. Один за другим подходя к правителю, они опускались на колени и протягивали свитки. Лакхаараа, скользнув по строчкам угрюмым взглядом, прижимал перстень к пергаменту, и писец, трижды коснувшись лбом ковра, уступал место следующему. Когда все пятеро, нагруженные свитками, покинули зал, чтобы отправить послания с гонцами царской почты, Лакхаараа приказал удалиться и стражникам.
Выждав несколько минут, он поднял голову и негромко позвал:
— Дэнеш…
Сейчас же Лакхаараа обнаружил, что он не один в зале: невысокий, гибкий, как ласка, человек в кожаных штанах и безрукавке, стянутой на груди сложной шнуровкой, отделился от стены и подошел к нему. Откинутый за спину, след в след и также неслышно следовал за лазутчиком его плащ.
Остановившись перед правителем, ашананшеди ограничился легким наклоном головы: они были молочными братьями. Правитель кивнул ему в ответ.
— Давно ты здесь?
— Только вошел, сразу, как ты позвал меня, — ответил Дэнеш особым голосом, слышным только стоящему очень близко. Это не был шепот, но никто в пяти шагах от Дэнеша не услышал бы ни звука.
— Я снова не заметил, как ты вошел, — хмуро одобрил Лакхаараа. Дэнеш из вежливости сдержанно улыбнулся. Такая мелочь не стоила похвалы. Он сел на ковер перед правителем, показывая, что готов слушать. Лакхаараа кивнул.
Он прижал пальцы к губам и закрыл глаза, собираясь с мыслями. Потом наклонился к Дэнешу и тихо начал:
— Царь умрет если не сегодня ночью, то завтра. Я хочу, чтобы еще до рассвета ты проник на ночную половину дворца и нашел там наложника по имени Акамие. У него светлая кожа и белые волосы. Доставь его тайно живым и невредимым в мой дом и поручи заботам евнухов. Все должно выглядеть так, будто он сбежал сам — или с помощью любовника. Сможешь ты сделать это?
Дэнеш, не раздумывая, кивнул, только сжал губы: последний вопрос правителя мог расцениваться как оскорбительный для достоинства ашананшеди. Но правители часто задают подобные вопросы, а дело действительно было очень щекотливым.
Лакхаараа не заводил речь о награде: это было бы смертельным оскорблением. Лазутчик служит не за мзду, а по обету. Время от времени господин и брат посылает в дом лазутчика ценные подарки — но разве это не принято между родственниками?
Поэтому Лакхаараа отпустил его со словами:
— Я буду ждать известий из моего дома.
Дэнеш согласно кивнул, легко поднялся, не коснувшись руками ковра, и совершенно открыто пошел через весь зал к выходу. Его мягкие сапоги не издали ни звука. Дойдя до двери, он оглянулся, еще раз кивнул и, продолжая всегдашнюю игру с господином и братом, распустил плащ и растворился в тенях.
Но ни Лакхаараа, ни даже Дэнеш не знали, о чем говорили трое царских детей в Башне Заточения несколькими часами раньше.
Эртхиа взял за руки Ханиса и Акамие.
— Настал час, дорогие мои, когда мой выбор должен быть сделан. Нет уже у меня времени обманывать себя, называя вас моими друзьями и ничего не делая для вашего спасения. Подожди, Ханис. Мой долг перед отцом священен, но отец умирает…
Ханис вгляделся в лицо Эртхиа: брови надломлены, и слишком твердо смотрят глаза. Царь умирает — так должно быть. Но горе друга причиняло боль и Ханису. Он вздохнул и отвернулся — а что еще? Странно, что Атхафанама, навещая его каждую ночь, ничего не говорила о болезни царя. Но и это понятно: по обычаю здешних женщин, она могла уже не считать себя принадлежащей отцовской семье. И не должна была огорчать мужа в короткие часы их свиданий.
— А вместе с царем умрет и Акамие, — продолжал Эртхиа.
— Но почему? — растерялся Ханис.
Акамие улыбнулся.
— А-а… — Ханис вспомнил и этот обычай. Месть Солнца внезапно обернулась против его друзей, против него самого. Остановить же ее он не мог.
— Нет! — Эртхиа яростно замотал головой.
— Клянусь тебе, Акамие, и тебе, Ханис… — царевич схватил их за руки, — Вам обоим сейчас приношу клятву: не будет ни один из вас убит раньше меня. Между вами и вашей смертью — я, Эртхиа. И прошу Судьбу, с покорностью ее воле и надеждой на ее милость, чтобы она позволила мне исполнить эту клятву и не обрекла меня нарушить ее.
После этого Эртхиа выпустил руки друзей и прижал ладони к сердцу.
— А теперь я скажу вам, братья: бегите завтра. Я приготовлю коней и снаряжение. У Акамие есть Шан, тебе, Ханис, я дам Веселого… И сменных коней дам — хороших коней, сможете скакать днем и ночью, не останавливаясь. Два дня они выдержат без еды и питья, не щадите их, ваши жизни дороже. И ты, Ханис, не оставляй Акамие и береги его. Что скажете, дорогие мои?
Акамие с минуту растерянно смотрел на Эртхиа. Вдруг судорожно вздохнул, закрыв лицо руками, разрыдался.
Эртхиа смущенно отвел глаза. Чтобы дать время нежному брату справиться с чувствами, обратился к Ханису:
— Теперь ты сможешь вернуться в свои владения, бог.
Ханис задумчиво расчесывал пальцами бледно-золотую прядь солнечного луча. Его пальцы светились, плавно двигаясь вниз — то одна рука, то другая.
— Нет, — сказал Ханис и улыбнулся. — Я останусь.
— Что? Как? Да что ты говоришь? Ночной дух похитил твой разум!
Ханис тихо усмехнулся, опустив золотые ресницы.
— Я останусь, Эртхиа. Прости меня. Я не могу назвать тебе причину. Пока не могу.
Поймав луч в ладонь, Ханис коснулся ее губами. Эртхиа, нахмурившись, опустил голову: трудно понять бога. Акамие тронул его за плечо.
— Ты учил меня держаться в седле и стрелять из лука. Может быть, мне удастся бежать одному. Я готов попробовать — что я теряю?
Эртхиа задумчиво оглядел его и воскликнул:
— Хорошо! Я был бы спокойнее, если бы Ханис отправился с тобой, но терять в самом деле нечего. Я дам тебе Шана и Веселого, и ты отправишься сегодня ночью. Я приду, как только стемнеет, я знаю дорогу через сад. Принесу тебе одежду всадника, а кони будут ждать в конюшне. Попрощайся теперь с Ханисом. Нам пора. Многое должно быть приготовлено к ночи.
Ханис и Акамие обнялись.
