— Твой отец должен был умереть, потому что осквернил трон богов, золотую колесницу. Я знал это с самого начала.
— Что ж не сказал мне?
— Да зачем? Слепота, жажда и бессилие — вот три кары, которые насылает разгневанное Солнце. За ними же неотвратимо следует смерть. Зачем бы я сказал тебе об этом прежде времени? Ни ты, ни я не могли ничего изменить.
— Акамие вот смог… — ревниво возразил Эртхиа. И спохватился:
— А не случится с отцом чего-нибудь еще?
— Не думаю. Зрение и силы вернулись к нему. Такого не бывало никогда. Проклятие Солнца не дает отсрочки, как стрела не остановится в полете, понимаешь?
— Тогда как же Акамие его спас?
— А как?
— Да я и не знаю. Но спас. А ты говоришь…
— Я говорю, много странного и необычного…
— Да, и это второе дело, которое тебя удивляет. А первое-то в чем?
Ханис опять задержал взгляд на Солнце.
— Ахана вернулась. Собирает войско, чтобы освободить Аттан.
— Откуда знаешь? — отшатнулся Эртхиа.
— Твой отец сказал. Зачем бы ему лгать о таком?
— А что тебя удивляет? Если вы боги?
— Да не бывало такого еще! А кроме нее некому. Все девушки нашего рода погибли, я уверен. Откуда же могла взяться рыжая, высокая, с золотыми глазами?
— У-у! — с понятием протянул Эртхиа, но тут же принял самый скромный вид и пожал плечами. — Почему ты отказался бежать вместе с Акамие? Сейчас был бы уже в Аттане, все сам и разузнал бы. Что за причина держит тебя в этой норе, когда я готов помочь тебе в любую минуту?
— Не могу сказать, — Ханис спрятал глаза.
Эртхиа снова пожал плечами: трудно человеку понять бога.
— Твоя воля.
Чтобы уйти от этой темы, но с искренней озабоченностью, Ханис спросил:
— Так что с Акамие? Придет ли еще поговорить с нами?
— Нет. Теперь нет, — опечалился Эртхиа. — И мне к нему дороги нет. Царь его без присмотра на минуту не оставит. Да и я не скоро к тебе приду.
— Что ж, я понимаю… — улыбнулся Ханис. — Когда свадьба?
Эртхиа помолчал, что-то прикидывая, выпятил губы, сладко прижмурился. И вдруг злость, так несвойственная младшему царевичу, исказила его черты.
— Ну, нет! — вспылил Эртхиа.
— Не бывать этому! — заявил он ошарашенному Ханису. И, притянув его за плечо, доверительно прошептал:
— Завтра еду в Аттан.
Ханис ничего не успел ни возразить, ни выспросить, Эртхиа сам все разъяснил и отмел все возражения:
— Свадьба завтра. Это дней на сорок. Так? Да сколько еще я от молодой жены не отлучусь… — Эртхиа сглотнул. — Так? А знаешь, зачем так со свадьбой спешат? Чтобы я от брата своего отказался и нашу дружбу предал. Так?
Эртхиа перевел дух.
— Если я теперь не смогу своего брата навещать, так не потому, что забыл о нем на перинах и подушках. Стыдно мне было бы. Всю радость стыд бы выжег. Но если я останусь здесь — от свадьбы мне не отвертеться. Так?
— Видимо, так, — со смешком согласился Ханис. Он еще недостаточно знал Эртхиа.
— Вот я и уеду. Узнаю все о твоей сестре, передам от тебя весть.
— Как же царь? Простит ли такое ослушание? Ты только от смерти отвертелся, смотри от жизни не отвертись ненароком.
— Э, нет! Это ты у себя в Аттане бог, а здесь — Судьба. А судьба всадника вплетена в гриву его коня. Поучать меня не надо. Я свою честь сам соблюду! — и добавил, смягчая резкость последних слов, — Ты мой друг. Пойми: из братьев мне Акамие дороже всех, а ему-то ничем помочь не могу. Дай хоть тебе послужить ради дружбы. Это мне будет честью и утешением.
К утру гнев и ревность отпустили сердце повелителя.
Не такие кулаки нежными пальцами разгибали.
Акамие же не вспомнил обиды, и сама растаяла обида в неспешной нежности этой ночи. Лгать не пришлось.
Под утро царь спросил:
— Так будем жить?
— Как угодно тебе, господин, — ответил Акамие, опуская ресницы.
Царь засмеялся, притянул голову невольника к своему плечу.
— Умен ты, мальчик, и хорошо обучен. Забудь науку. Люби, если можешь.
Акамие прижался к царю, вольно и радостно, как в первые ночи после спасения.
— Этого и хочу, господин. Позволишь?
— Люби.
Глава 11
На другой день Эртхиа нанес визит матушке. Маленький пир, устроенный царицей, предварял обильные угощения и трапезы, которые должны были теперь последовать одна за другой в течение многих дней.
— Дочь твоего дяди хороша собой, — успокоила Хатнам-Дерие своего младшенького. — Ты будешь доволен.
Борясь с сожалением, выслушал Эртхиа множество советов и наставлений от мудрой царицы о том, каковы уход и попечение, необходимые женщине, чтобы удалить от нее невзгоды и отстранить заботы, от которых исчезает свежесть и пропадает сияние, и изменяется большая часть прелестей.
Разве не сказал тот, кто сказал: «Женщины ведь цветы, которые без ухода не дорастают, и постройки, разрушающиеся, когда за ними нет присмотра.»
И этим царица выказала свою заботу о невесте сына. А о сыне позаботилась более того, открыв ему ухищрения и лазейки, которыми пользуются женщины, если есть возможность, рассказав о бдительности их во зле и коварстве их в этом, — и, как сказал сказавший, это чудеса, ошеломляющие разумных.
Но Эртхиа слушал вполуха, округляя глаза, где надо, и усердно кивая, где пристало. А мысли его были заняты другим, как известно из предыдущего, и как станет видно из дальнейшего.
Распрощавшись с матушкой, Эртхиа направился навестить сестру свою, царевну Атхафанаму.
Царевна, еще не оправившаяся от болезни, которую Эрдани назвал недугом испуганной души, не поднималась с постели. Лекарь обрек ее на затворничество под присмотром бдительных нянюшек, дабы покой и отдых поддержали в ней силы до тех пор, пока в ней не обновится женская сущность и кровь, что, как известно, случается единожды в лунный месяц.
Атхафанаме, скорее сказавшейся больною, чем больной на самом деле, приходилось играть свою роль до конца. И слезы, которые она проливала от тоски по Ханису и невозможности приблизить желанную встречу, слезы свои с легкостью объясняла испугом и отчаянием, пережитым ею в ночь похищения.
Так она и сказала брату. И не забыла подшутить над известной уже всей ночной половине историей.
— Так напугал отца, что он торопится тебя женить! Выбрал первую, смотрины наспех, еще цену невесты в дом дяди перенести не успели, с ног сбиваются — а уж жених в баню идет.
