Акамие потупил взор. Но улыбку не спрятал, и, улыбаясь, попросил:
— Предскажи что-нибудь.
Старик опять довольно захихикал.
— Понравилось?
Акамие закивал головой, рассыпав звонкие бубенцы смеха.
Старик неожиданно ловким движением придвинулся к нему.
— Страшно будет… — выдохнул прямо в лицо.
Акамие отшатнулся, побелев.
— А больно? Больно будет? — запинаясь, выговорил он.
— Ты сам это сказал. Ты сам это сказал, Играющий с Судьбой, — удовлетворенно закивал старик.
Акамие вскочил на ноги.
— Ты злой сегодня! — он стиснул кулаки, на глазах выступили слезы.
— Нет, — глядя в сторону, возразил старик. — Я не злой. Я только правдивый.
Акамие постоял недолго и снова опустился на подушку. Несмело коснулся руки старика вздрогнувшими пальцами. Старик, по-птичьи наклонив голову, скосил глаз на Акамие.
— А? Ты хочешь спросить?
— Нет, я хочу ответить. Ты ведь спросил, что я выберу?
— Да, Драгоценность Хайра. Именно это и есть самое важное: что ты выберешь?
— Но что мне выбирать, если все уже решено? Судьба сплела свою сеть — кто вырвется из нее? Будет страшно, будет больно, и все будет, как будет. Даже ты уже знаешь, что будет — а мне только предстоит узнать… Что я могу выбрать, если знаю меньше тебя? И что я могу выбрать, если все заранее решено и известно?
Теперь вскочил старик. Замахал руками, зашипел на Акамие:
— Что ты! Что ты! Ничего еще не решено и ничего не известно!
— Но ты уже все предсказал?.. — с обидой и слезами в голосе воскликнул Акамие.
— А главное? Главное-то? А?
— Что — главное? — расширил глаза Акамие.
Старик фыркнул. Что-то очень быстро и от этого неразличимо ворча, он уселся и расправил вокруг себя полы своего ветхого одеяния. Недовольно глядя на Акамие, терпеливо объяснил.
— Будет больно? Будет страшно, а? А тебе разве все равно, ради чего это будет? — и требовательно воззрился на Акамие.
Тот пожал плечами.
— Не знаю. А разве есть разница? Разве от этого страх станет нестрашным? или боль — небольной?
Старик пылко закивал.
— Да-да-да! Ну конечно! Это же и есть самое главное. Я бы на твоем месте не тянул и не сомневался. Выбирай. Не каждому дается такая возможность: уж коли тебе суждено страдать, самому выбирать, за что.
— Что же мне выбрать?
— А? — старик, ехидно улыбаясь, приставил ладонь к уху.
— Как выбирать? И что выбирать? — упрямо повторил Акамие.
Старик вздохнул и безнадежно махнул рукой.
— Тебе ли и не знать, что самое дорогое? Разве ты мало читал свитков и таблиц?
— Любовь, — обреченно отозвался Акамие. И с надеждой взглянул на старика: — Или нет?
Старик промолчал.
— Все? — устало спросил Акамие. — Это все, что ты от меня хотел?
— Нет, — с притворным оживлением заговорил старик. — Но позволь прежде спросить, отчего ты не рад своему выбору?
— Ты сказал, что правильный выбор одолеет страх и утишит боль. От чего же бывает больнее, чем от любви? И что приносит больше страха? Или я так мало знаю о жизни, потому что я — житель ночной половины? Но здесь любовь убивает и делает более рабом, чем ты есть. Если я чего и боюсь, то ее. Хотя мне поздно бояться, я уже отдал ради нее самые заветные желания…
— Нет.
— Что ты сказал?
— Все, что хотел. Теперь слушай внимательнее. Ты еще кое-что можешь выбрать. Например, с кем вместе ты хотел бы сыграть в эту игру с Судьбой.
— И обречь еще кого-то страдать и мучаться вместе со мной? Подвергнуть его всем превратностям расшалившейся Судьбы? Не думал я, что в ее возрасте играют в игрушки!
— Что ты знаешь о возрасте Судьбы? Она еще младенец. Она рождается этой ночью.
Акамие посмотрел на старика со сложной смесью подозрительности и сочувствия.
Старик ласково улыбнулся ему.
— Все люди подвержены превратностям Судьбы, которая, как ты мне объяснял когда-то, переменчива. Но тот, кого ты выберешь, будет храним ею: игра до конца.
— А конец?
— Конец для всех один. Но ты-то проживешь до-о-олго… И выбранный тобою — тоже.
— Что ему за радость, если эта сторона мира станет для него тюрьмой?
— Слушай, мальчик, то есть, Созданный из вздохов видевших тебя! Судьба предлагает тебе выбирать — не для того же, чтобы обмануть тебя? Не ее это игры… Тебе суждено страдать за любовь, ты и будешь страдать. Но твоей боли и страха с лихвой хватит, чтобы оплатить любовь и счастье того, кого ты выберешь. Может быть, только это и будет спасением для него. Назови имя.
— Одно? — быстро спросил Акамие.
Старик рассмеялся.
— Ты щедр. Выбирай, сколько хочешь. Судьба любит тебя.
— Эртхиа.
— Так, Эртхиа ан-Эртхабадр. Дальше.
— Ханис.
— Прекрасно! Кто еще?
— Царь… — и Акамие смущенно улыбнулся.
— Нет. У него своя игра — его судьба уже сложилась.
— Но ведь моя жизнь не длиннее его жизни!
— Ты переживешь его.
Лицо Акамие осветилось радостным изумлением — и тут же слезы покатились из глаз.
Старик раздосадованно закряхтел.
— Вот и предсказывай тебе.
Акамие торопливо вытер слезы краем покрывала и оглянулся на зеркало: не смазал ли краску?
— Ну, теперь иди, — сказал старик и добродушно заметил:
— Царь заждался.
Акамие послушно поднялся и направился к двери. На пороге он обернулся.
— Зачем ты отравил мою радость? Дни и ночи будут пронизаны страхом и ожиданием неизбежного.
Старик замотал головой.
— Но как я смогу наслаждаться любовью царя, зная, что мне суждена разлука с ним?
— Посмотрим, что ты скажешь завтра… Слушай, Избегающий неизбежного, сейчас же ты все забудешь. Радость твоя не будет омрачена. Но когда придет твой час, ты вспомнишь, что выбрал сам — и страха не будет.
— А если я пожалею о своем выборе?
— Никогда, — твердо сказал старик, — никогда я не посоветую тебе того, о чем ты станешь жалеть.
— Благодарю тебя.
— А, ты понял… Что ж, могу я обратиться к тебе с просьбой?
— Ты — ко мне?
— Больше не к кому.
