И когда Ханнар проснулась перед самым рассветом, на грани сна и яви встретили ее глубокие, темные глаза хайарда.
Войско выступало в поход — отвоевывать еще один колодец в бескрайней степи.
Поравнявшись с Ханисом, под ревнивым взглядом его смуглой жены Ханнар сказала на тайном языке богов:
— Ты понял меня, Ханис, сын Ханиса. Ты будешь царем Аттана, а Эртиха ан-Эртхабадр — твоим военачальником. А я рожу тебе детей, которые унаследуют трон Аттана и продолжат род Солнечных богов.
Ханис, улыбаясь, спросил:
— Ты уже все решила? Или царем в Аттане буду я?
Не сводя с него глаз, Ханнар сладчайшим голосом ответствовала:
— О да, мой государь. И если хочешь, будешь последним царем.
— Объясни, о чем ты? Это — о чем ты пела? Объясни! — потребовал Ханис, натянув поводья.
Ханнар тоже остановила коня. Эртхиа, объезжавший войско с вождями племен, уже направлялся к ним. Атхафанама, не понимая ни слова, с побелевшими ноздрями не спускала глаз с соперницы.
Прищурив глаза, очень раздельно произнося каждое слово, Ханнар объяснила.
— Твоя свадьба с Аханой состоялась бы лишь через год, Ханис, сын Ханиса, последний сын Солнца. Поэтому ты не знаешь. Мне сказали об этом в Белой башне, когда я ждала своего жениха. Сказали бы и тебе. Да некому теперь сказать, кроме меня. И свадьба твоя уже сыграна. Поздно ты узнаешь об этом. Но узнай хоть теперь: дети Солнца рождаются только от детей Солнца. У богов не родятся дети от людей, а у людей — от богов. Твоя жена никогда не родит тебе наследника. Я одна осталась — женщина, и ты один — мужчина нашей крови. Тебе не нравится, как я решила? Реши по-другому, если можешь… царь.
И с этими словами Ханнар повернула коня и послала его навстречу Эртхиа. При свете дня он был как все хайарды: смуглый, коренастый, темноглазый. Только сладостная сила была в нем и выплеснулась в его взгляде обращенном к Ханнар. Руки ее ослабели, и она отвела глаза: нельзя любить того, кого будешь обманывать всю жизнь.
Ханис легко положил руку на плечо жены.
— Твое лицо открыто, и все на тебя смотрят. Улыбайся. Сестра только сказала, что я слишком долго был в плену. Женщине нелегко управиться с таким войском…
Войско выступало в поход — отвоевывать еще один колодец в бескрайней степи, о которой только безумец мог сказать, что она принадлежит ему.
Книга IV
Глава 17
Выбрали день безветренный, звонкий от каленого зноя, стали лагерем у берега Тирлинэ, великой реки аттанских Горьких степей. Здесь, неподалеку от границ Хайра, дожидались, пока подойдут запоздавшие племена удо со своим хозяйством: овцами, верблюдами и табунами коренастых большеголовых лошадей, все больше каурых, саврасых, мышастых с черными ремнями по спине.
Вместе с ними пришел и вождь вождей, пожизненно выбранный советом Девяти племен, один из девяти, равный остальным в мирное время, первый в дни войны. С его позволения ушли за Ханнар в Аттан передовые отряды.
Сноровисто ставили юрты, стараясь успеть до возвращения ветра: утром свежий, прохладный воздух течет, катится в степь с гор Хайра, вечером, разгоряченный, кидается вверх, с разбега карабкается к сверкающим вершинам. Так изо дня в день.
Ставили широким кругом решетки-кереге, скрепляли шнурами, ткаными лентами; венчали их гнутыми жердями, соединенными вверху массивным кругом; оборачивали тростниковой циновкой, которая защитит от ветра и пыли; ставили над порогом резную, расписную деревянную дверь; веревками перетягивали тяжеленный войлок над жердями, перевязывали поясками.
В юрте Джуэра, вождя вождей народа удо, спешно стелили войлочные ковры с завитками «бараньих рогов» по краю, пестрые циновки, тканые полосы боо. Старшая жена покрикивала на сновавших дочерей и невесток, и даже на сыновей, запоздавших с охоты: гости придут, разговор важный, без мяса не начать, а скот до осени не режут.
Наконец в убранную и наряженную юрту вошли, не наступив на порог, и сели на красно-зеленые кошмы те, кто называл себя правителями Аттана: царь Ханис и его сестра царица Ахана, которая звалась на самом деле Ханнар и сестрой царю не была, тот и другая оба одетые в длинные светлые рубахи из лина, и с ними хайарды, царские дети, Эртхиа ан-Эртхабадр и сестра его Атхафанама.
В одежде и особенно украшениях царевны смешались Хайр и степь, но заполошно звенящее при каждом движении великолепие как нельзя лучше подходило к облику маленькой смуглянки, в чьей порывистой грации еще угадывалось смущение и боязнь прямых взглядов в незакрытое лицо. И от этого ее лицо принимало выражение самой дерзкой уверенности в себе.
Женщина в красном платье и нарядном желтом платке поставила перед ними огромное плоское блюдо с жареным мясом и села рядом с хозяином. Вождь Джуэр, радушно улыбаясь и при том отстраненно глядя поверх их голов, жестом предложил гостям начать трапезу.
Эртхиа понял: это было выяснением намерений. Гость, пировавший в твоем шатре, не станет врагом. Приняв угощение, гость подтверждает, что пришел с миром.
Эртхиа с облегчением увидел, что жена его и названный брат понимают обычаи степняков. Они почти одновременно протянули руки к блюду. И Атхафанама, чуть замешкавшись, тоже взяла с блюда небольшой кусок.
Эртхиа дернул ноздрями: чтобы женщина участвовала в трапезе и совете мужчин, да с таким надменным видом… Ему казалось, что поведение сестры позорит его. Доводы рассудка, говорившего, что Атхафанама теперь царица Аттана и воспитывать ее — дело царя, не помогали. Эртхиа так чувствовал — и все.
Ахана — другое дело. Открытое лицо, меч на поясе, участие в советах так же пристали ей, как покрывало и укромный мир ночной половины — Атхафанаме. Видя, что жена прекрасно разбирается в обычаях степняков, Эртхиа решил во всем полагаться на нее.
Тем временем гости прожевали и проглотили свои куски. Больше никто не протянул руку к блюду. Эртхиа, как все, сидел неподвижно, размышляя, к чему приведет такое оскорбительное поведение.
Но оказалось, и это предусмотрено.
Плавно поведя рукой в сторону жены, хозяин назвал ее имя:
— Ноджем-та, — после чего поклонился гостям, взял кусок мяса и второй подал жене.
Теперь уже гости терпеливо ждали, пока хозяин изъявлял свои мирные намерения: он разделил с ними пищу, он им не враг. Неписаные законы удо требовали, чтобы для такого угощения использовалось непременно мясо. Обычно мир заключали глубокой осенью, вернувшись к местам постоянных зимних стойбищ, когда нет недостатка в свежей баранине. Только в случае крайней необходимости ритуал позволял заменить баранину дичью.
Эртхиа радовался пониманию. Скромность угощения также предписывалась ритуалом: съев по куску мяса, они с хозяином установили вполне определенные отношения. Эртхиа заметил себе, что необходимо как можно скорее выяснить, какие обязательства это накладывает на него.
