— Что-что? — даже нашла в себе силы возмутиться Маша.
— Есть только земля и небо, день и ночь, штиль и шторм… — безучастно перечислил он. — И то, что вы называете злом, — лишь естественные законы жизни. Разве совершает зло кошка, съедая мышь, разве совершает зло шторм, заглатывая корабль, и разве зло — землетрясение, сметающее с лица земли города?..
— Да, — уверенно подтвердила она.
— Значит, ваш Бог сотворил зло, послав его на Содом и Гоморру?
— Я не знаю…
— Если вы не уверены даже в том, добро ли ваш Бог, о каком добре и зле вы вообще можете говорить?
— Убийство Риты и дяди Коли — зло! — фанатично вскричала Ковалева. — Кылыну убил ты! Ее смерть…
— Смерти нет, — спокойно прервал ее Прародитель смерти.
— Что же это у вас, чего не хватишься, ничего нет! — прошипела она со злым скрежещущим сарказмом и, только сказав, осознала безумный парадокс: в этом их странном споре она была удивленным Дьяволом, а Дьявол — закоренелым материалистом Бездомным и Берлиозом в одном лице!
— Опять ваш Михаил Афанасьевич… — протянул ее дьявольский собеседник тоном скучающего литературоведа. — Но я уже говорил: это не мое любимое произведение. Нету никакого Дьявола, глубокоуважаемая Мария Владимировна! — убежденно уведомил ее Дьявол.
— Что? — открыла рот она.
— Дьявол — это Санта-Клаус, — недовольно буркнул брюнет.
— Что? — зачторило Машу Ковалеву, судорожно размышлявшую: кто из них двоих только что сошел с ума?
— Сказочный дед, — вежливо уточнил сумасшедший Сатана, — чье лицо улыбается на всех рождественских открытках, витринах и коробках с подарками… Он столь популярен, что, совершая обряды в его честь, большинство из вас попросту забывают, чей, собственно, день рождения они празднуют.
— Рождество Христово? — Она уже ничего не понимала!
— Вы поминали Его ровно двадцать раз, с тех пор как я вас знаю. И не вспомнили ни разу.
— Бога? Так кто же вы, наконец? — не выдержала непонимания Маша. — Огненный Змей? Воланд? Демон?
— Можете называть меня так, — прервал ее он скучливым жестом руки, — если вам будет от этого легче. Демон. Димитрий, Демьян, Ян… Я привык. Но я всего лишь дух этого Города. Это, конечно, не так интересно, как то, что придумали себе вы, — Огненный Змей, обращающийся в прекрасного юношу, соблазняющего юных дев и приносящий кровавые жертвы. Люди не в состоянии увидеть истину, потому что она слишком…
— Страшна, — прошептала Маша.
— …слишком скучна, — усмехнулся он без тени веселья. — Скука — вот главная проблема нынешних homo sapiens. Я всегда говорил это Кылыне. Но она не верила мне. Она слишком верила в людей и не хотела понять: они изменились, они уже не способны принять правду.
— Какую правду? — безнадежно запуталась она. — Ты — Отец лжи! Ты погубил Мира. Он написал о тебе! И описал тебя. «Один в трех лицах, и он — обман»!
— Он описал тебя, — устало констатировал трехликий. — Вы так и не поняли, уважаемая Мария Владимировна? Он был уверен, что Дьявол — вы! Три ведьмы, помогавшие ему. И погубившие его!
— О-о-о… — опала Маша.
— Вы хотите увидеть Дьявола? — невесело засмеялся брюнет и, расстегнув темно-синюю рубаху, обнажил на груди потертый кожаный мешочек, почти такой же, как был у Миши.
Ночноглазый рывком сорвал его с шеи. Положил на ладонь. Ослабил шнурок. И заинтригованно вытянув шею, Маша увидела, что нутро кожаного четырехугольника таит непонятную бурую и рассыпчатую горстку.
— Что это? — спросила она, уже зная ответ.
— Земля.
— С кладбища, — понимающе кивнула она.
Ночноглазый покачал головой.
— С капища? Из Чернобыля? Злая земля, из Кирилловки? — Маша почувствовала себя тупой участницей ток-шоу. — Это прах? Прах мужчины, умершего от неразделенной страсти? Нет, — осенило ее, — Присуха! Мир был прав! Дьявол — любовь!
— Я же говорил, — удовлетворенно кивнул брюнет, — вы вечно жаждете чего-то интригующего, будоражащего, запретного, страшного! Жертв, крови, порока, смерти и страсти… Или впадаете в иную крайность и требуете от вашего Бога спасительных чудес, бесплатных подарков, лучезарных знамений. Потому и придумываете себе Дьяволов и Дедов Морозов, — иначе вам неинтересно… Но это просто земля.
— Просто земля, — повторила Маша.
— Та самая, которая лежит у вас под ногами! Но тысячу лет назад люди приносили ей жертвы и праздновали дни, когда она просыпалась весной. И пытались умилостивить ее, зная, что она одна может наказать их голодом и озолотить урожаем. И любили ее, как мать, давшую им жизнь, и как часть себя, ибо, свершив свой земной путь, они опять становились ею.
— Вы имеете в виду, что все сатанинские обряды — лишь некие рудименты язычества? — недоверчиво скривилась студентка исторического.
— А разве вы не знали этого всегда? Разве не этому вас учили с первого курса? Но ведь это так скучно… Это почти невыносимо: принять такую банальную, земную, сермяжную правду… — Он сделал тяжелую паузу и недоуменно качнул головой. — Нет, я не в силах понять, отчего вы так самовлюбленно убеждены, что стоит вам объяснить чудо — оно перестает быть чудом? Вы — не способные синтезировать даже клетку! Потому вас и называют слепыми — вы не видите то, что у вас под ногами, и ищете вашего Дьявола в написанных вами же книгах, а Бога — на потолках своих церквей, вместо того чтобы просто посмотреть на небо.
— И строим самолеты, вместо того чтобы просто летать…
— Да, — улыбнулся он ей, и впервые за весь разговор его улыбка стала если не теплой, то, по крайней мере, комнатной температуры. — Вы слепцы, которые придумали себе тысячи костылей. Но ты уже стала ведьмой.
[12]
Ты знаешь то, чего не знают они. Теперь тебе надо научиться видеть. И перестать мучиться бесконечными вопросами и терзаться, не в силах найти на них ответы, в то время как, чтобы получить их, достаточно только оглядеться по сторонам…
Маша машинально огляделась, но вместо многочисленных ответов на вопросы увидела лишь меч, лежащий на полу и, видимо, оброненный Васнецовым во время возвращения на собственное полотно.
— Нужно вернуть, — некстати озадачилась она целостностью шедевра.
— Кого? — понуро спросил ее собеседник.
— Меч, видите, он случайно обронил…
— Случайностей не существует, — раздраженно парировал он в своей обычной манере.
Но на этот раз Маша разглядела в его абстрактном утверждении нечто вполне конкретное и перспективное:
— Вы хотите сказать…
— Я ничего не хочу сказать, — излишне резко оборвал ее он. — Кроме того, что уже сказал. Оглянитесь же, в конце концов! — взрычал он. — Неужели вы до сих пор думаете, что могли получить власть случайно? Что кто-то случайно выпил ведемское зелье? Что стенд мог случайно стоять…
