И сейчас, съезжая, наверное, в миллионный раз своей жизни по бывшему Бибиковскому бульвару, Маша в миллионный же раз удивлялась, каким высоким изгибом идет дорога вниз, чтобы, притормозив в ложбинке площади Победы, снова рвануть в поднебесье победоносным проспектом.
Огни проспекта Победы на дальней горе, наполовину красные от бесчисленных задних фар, наполовину зеленовато-белые, постепенно сходились в одной высокой точке, так близко соседствовавшей со звездами, что отсюда, издалека, казалось: этот путь ведет прямо в небо…
Маша очередной раз поймала себя на мысли, что пытается вспомнить нынешнее имя Бульвара, в начале своей жизни звавшегося просто Бульвар. Но не смогла.
Обычно преданная и послушная, ее историческая память проявляла дивное упрямство, норовисто вышвыривая в «корзину» все, что касалось дня сегодняшнего. И Ковалева ездила по бульвару безрукого Бибикова,
[4]
мимо красно-черного университета Святого Владимира, где учился на медицинском ее Михаил Булгаков…
Мимо разделявшей бульвар пополам Аллеи Гимназистов, 1-й императорской гимназии в 14-м и 2-й — в 18-м доме, куда ходил Миша-гимназист…
И лишь иногда, близоруко щурясь, вглядывалась в украшавшие их ныне таблички, тут же забывая содержание оных.
«Если уж на то пошло, надо назвать бульвар Булгаковским! Он исходил его вдоль и поперек!»
«Он…»
Она вдруг очнулась, ощутив, что вновь способна мыслить и рассуждать здраво.
И глядя на аскетичное лицо Маши Ковалевой в темном, мерно подрагивающем стекле, в подробностях прокрутила в голове кинопленку Андреевского часа своей жизни.
Ее тело покалывала адреналиновая дрожь возбуждения, сцены, яркие и красивые, сменяли одна другую. Она чувствовала себя так, словно подошла к самой захватывающей части книги, и заглатывала ее жадно и одновременно медленно, дважды перечитывая особенно понравившиеся строки.
Сейчас она вернется домой и тщательно вспомнит все, каждую подробность, сложит их в целую картину и окончательно убедится в том, что…
«Я всегда знала, что это возможно! Я знала: он писал правду! Я знала это!!!»
— Это все диггеры, — услыхала она, открыв дверь, усталый голос отца. (Он, как обычно, возмущался чем-то: правительством, мэром, ценами на транспорт.) — Коля толковал, а я еще не верил! А этим пещерам тыща лет, наверно, там только крикни, все на хрен завалится… Вот, видно, стена какая-то и полетела, а от толчка трубы полопались. Хорошо, что самих этих придурков не завалило. У-у, пацанье дурное!
— Ну че ты сам себя заводишь? — попыталась урезонить его мать.
Дочь неслышно притворила за собой дверь, надеясь на цыпочках прокрасться в свою комнату. Не сводя глаз с золотого прямоугольника кухни, из-за края которого высовывалась стоптанная отцовская тапочка, подпрыгивающая на его раздраженной ноге, Маша сделала несколько аккуратных шагов и с грохотом натолкнулась на растреклятый велосипед.
«Ну почему я все время о нем забываю?!» — жалобно всхлипнула она про себя, хотя давно уже заметила за собой эту странную способность: полностью выкидывать из головы тусклые реалии своей жизни и искренне удивляться каждый раз, увидев их вновь.
Вцепившись в обиженное велосипедом колено, Маша поспешно прошкандыбала в комнату и молниеносно защелкнула замок изнутри. В дверь тут же постучали.
— Доченька, ну что? — послышался подобострастный и в то же время требовательный голос мамы. — Ты была там?
— Да, — отозвалась дочь.
— И что, сняли с тебя венец?
— Не знаю.
Сколько она себя помнила, она никогда не врала старшим. Но сейчас Маша вдруг отчетливо поняла, что впервые в жизни просто не способна сказать матери НАСТОЯЩУЮ правду.
— И порчу сняли? И сглаз? Все поснимали? Ничего не оставили? — не унималась мама.
— Мам, потом… Я устала, — проканючила Маша, прекрасно зная, какую реакцию вызовет у родительницы этот аргумент.
И не ошиблась.
— И с чего это ты так устала?! — в мгновение ока выбухнула та. — Вот поработала бы, как отец, знала бы. Думаешь, учиться — это работа? Вон у Татьяны Петровны дочь уже всю семью содержит: и мать, и отца, и бабку, и сына родила, не то что… Устала она, видите ли! — Раздражение всегда перехлестывало в ней любопытство, и, взорвавшись, мама сразу забывала, что еще три секунды назад собиралась быть вежливой и терпеливой.
Женщина возмущенно зашаркала прочь.
А Маша с облегчением выдохнула воздух — при других обстоятельствах она ни за что бы не стала вызывать этот огонь на себя, но сейчас восприняла укоры мамы как небесную манну.
Подскочив к своему переполненному книгами шкафу, Ковалева нетерпеливо вытащила оттуда сразу три разномастных издания и начала спешно перелистывать страницы.
— Ага… — Ее палец уткнулся в вожделенный абзац.
«Во всех славянских источниках, включая работу знаменитого Владимира Даля „О поверьях, суеверьях и предрассудках русского народа“, существуют упоминания о том, что ведьмы рождаются именно на Украине…» — патриотично заявил ей малоизвестный автор А. А. Чуб.
— Верно, — радостно согласилась с ним Маша, имевшая привычку разговаривать со своими книгами вслух, не задумываясь о том, сколь странно выглядит это со стороны.
Она загнула нужную страницу, привычно швырнула одобренную книжку на кровать и, вытащив из-под мышки уже ожидавшего своего часа В. И. Даля, открыла раздел «Ведьма»:
«Ведьма известна, я думаю, всякому, хотя она и водится, собственно, на Украине, а Лысая гора под Киевом служит сборищем всех ведьм, кои тут по ночам отправляют свой шабаш…» — витиевато начал свой рассказ член-корреспондент императорской Академии наук и заведующий особой канцелярией министра внутренних дел.
— Глубокое вам мерси, любезнейший. — Владимир Иванович полетел вслед за Чубом. — А что у вас, коллега? — Маша неловко открыла «Малую энциклопедию киевской старины» А. Макарова и зашуровала пальцами по страницам.
«Лысая гора — место сборища ведьм. В европейских странах насчитывалось несколько таких гор. Все славянские Лысые горы находятся в Киеве», — лаконично отчиталась энциклопедия.
— Да!!!
Маша с обожанием прижала книгу к губам, словно та только что объяснилась ей в любви.
В ее глазах сияло страстное ликование.
— Что же теперь?! — спросила она звенящим от восторга шепотом своего платонического коллегу-историка. — Не может быть, чтобы все это было просто так!!!
* * *
— Все, как мы репетировали, — напомнила балету Землепотрясная. — Вы танцуете весь проигрыш, резко падаете, потом, типа по вашим трупам, выхожу я.
Они стояли в узком, выкрашенном серой масляной краской коридоре, в конце которого, за черной занавесью, просматривался кусок сцены. Дашино лицо было щедро разукрашено яростным сценическим мейк-апом, а на плечах сидело убойное творение ее собственной дизайнерской фантазии: лоскутное платье-пиджак из разноцветных, плотно расшитых сверкающими блестками кусочков ткани. И хотя о безвкусности туалета певицы можно было бы долго спорить, следовало честно признать: отвести от нее взгляд было практически невозможно.
