— Откуда ты знаешь, что она — невеста? Может, — жених? — невесело подколол ее Сергеич.
— Тю на тебя! — разозлилась мать. — Катя эта совсем другое дело! Красавица и не шалопутка какая-то, — серьезная, в очках. А до чего вежливая!
* * *
Оказавшись в комнате, Катя увидела сразу обеих разыскиваемых ею товарищек по несчастью.
Одна из них, рыжая, сидела на стуле у подоконника, где стояло обведенное скупой металлической рамой круглое зеркало. Вторая, с взъерошенными белыми косами, возвышалась над ней с ножницами и расческой в руках, а расстеленные под их ногами старые газеты были усыпаны искристым рыжим пухом откромсанных кудряшек.
Лицо рыжеволосой в ореоле уже определившейся прически посмотрело на Катю с неподдельной тревогой.
Круглощекая физиономия белой с ходу приняла воинственное выражение.
— Ну, и где же наша книга? — задиристо спросила она. — А?
— Книга сгорела, — тускло сказала Катя.
— Вам плохо? — испуганно спросила рыжая.
— Мне очень плохо, — убежденно подтвердила Катерина.
— Как это сгорела? — наплевала на ее самочувствие блондинка.
— Я сейчас все расскажу, — ответила Катя голосом человека, готового признать себя злостным врагом народа. — Мы все в опасности. И лучше уж сейчас держаться вместе…
Покаяние получилось долгим и тяжелым и закончилось пожаром, мгновенно откусившим пол-этажа гостиницы Андреевская, надрывными сиренами пожарных и «скорой помощи», укатившей с оставшимся бесфамильным Адрианом с ожогом третьей степени, и ее напрочь потерявшим флегматичный лоск заместителем, оставшимся выяснять отношения с администрацией отеля.
Девушки с аппетитом слушали. И по ходу истории рыжая, чье не тронутое краской лицо, осененное волнующими кудрями, больше не казалось безликим белым пятном, став похожим на загадочный средневековый лик Кранаха-старшего, загоралось все радостней и ярче. В то время как белая хмурилась, интенсивно чесала нос и часто смущенно косилась на подругу. А как только Дображанская окончила свой рассказ, вдруг резко закинула руки вверх и, демонстративно повалившись на колени перед Машей, схватила ту за перепуганные щиколотки.
— Прости меня, Маруся! — громко и комично завыла она. — Ты — гений! А я — дура, конченая! Верю! Каждому слову верю! — И подняв на Катю торжественный взгляд, резюмировала победоносно-восторженно: — К черту всех! Мы — ведьмы!!!
* * *
— Ты понимаешь, — возбужденно вещала Даша, сидя на заднем сиденье такси и не обращая внимания на ироничный затылок водителя, с самого начала прислушивавшегося к разговору «дурных баб», — Маруся эту тему сразу расщелкала. Еще вчера вечером. Ты представляешь, какая она умная? А как тебе это письмо, Маша? — Затрясла она экспроприированным у Катерины посланием. — Есть идеи? Кто такой К. Д.? И на какую Гору он нас зовет?
— На Лысую, конечно, — расцвела Маша, впервые в жизни превратившаяся в значимую персону. Признав ее правоту, Чуб начала восторженно заглядывать ей в рот, вдыхая каждое слово.
— Все правильно, — вспомнила Даша. — На Лысой Горе у местных ведьм самая главная тусовка.
— В смысле — центральный офис? — угрюмо уточнила Катя.
— Но шестого, наверное, будет бал, — романтично вздохнула Маша. — Как у Булгакова — бал Сатаны! — Она нежно сжала в объятиях свой пухлый рюкзак с прихваченными из дому жизненно важными книгами.
— Или как минимум дискотека, — осовременила идею Даша. — Шабаш, короче!
— А почему шестого? — буркнула Катерина.
Она искренне не могла понять, чему так радуются эти двое? Но в данный момент идиотский энтузиазм одной и не менее идиотская ведьмацкая версия другой не раздражали ее, а даже успокаивали. С появлением двух новых персонажей трагический абсурд происходящего превратился вдруг в балаганную комедию, и на их фоне Катя вновь почувствовала себя единственным нормальным человеком.
— Тю! — язвительно удивилась Чуб. (Несмотря на Катину добровольную сдачу с повинной, «крутая», разрумянившая ее позорным синяком, по-прежнему не нравилась ей, агрессивно и неуправляемо.) — Это даже я знаю! С шестого на седьмое июля — ночь на Ивана Купала. Ты что, даже Гоголя в детстве не читала? — Между нами, Даша не читала его тоже, но купальские цитаты из Николая Васильевича были щедро приведены в книге, вдохновившей бывшего арт-директора «О-е-ей!» на наш «славянский Хэллоуин». — Я вообще не врубаюсь, — нахохлилась она на Дображанскую. — С чего ты возомнила, что это письмо адресовано лично тебе? Тут же черным по белому написано: «ясныЕ киевицЫ». Ты че, множественное число от единственного не отличаешь?
— Но ты ведь и сама считала, что этот спектакль поставили ради Кати, а мы им случайно подвернулись. Почему же ты злишься, что она подумала то же самое? — возразила ей Маша, ободренная своим внезапно возросшим статусом.
— Это потому, что у нас письма не было, — не сдалась Даша Чуб. — Если бы я знала, что они нас на шабаш пригласили…
— Шабаш — расхожее слово, — хмуро выдавила из себя Катерина. — Так можно назвать любую закрытую вечеринку без тормозов. А то ты сама не знаешь, как большие папы гуляют. А потом он же конкретно мне дал понять, что приструнит Василия. А какое, прости, Василий Федорович к вам отношение имеет?
Чуб воззвала взглядом к Маше, надеясь, что та немедленно щелкнет Катю по носу каким-нибудь убийственно-умным ответом, но Ковалева согласно затрясла головой и опять перебежала на Катину сторону.
— Логично, — поддакнула она. — Тут много непонятного. Кто прислал нам это письмо? Что значит «на войне, как на войне»? И почему только от нас зависит, «состоится ли торжество»?
— Это как раз очень понятно, — встряла Землепотрясная. — Шабаш-то в нашу честь! Если мы не придем, он и не состоится. Ух, — возбужденно просипела она, — чувствую, ждет нас еще одна веселенькая ночка!
— Ой, девки, влезете вы в какую-то халепу… — по-отечески проворчал молчавший доселе таксист. — Ну объясните вы мне, почему все бабы на магии помешаны? Моя, вон, тоже все травники всякие покупает.
— А по той же самой причине, — жарко оповестила его Даша, — по которой мужиков в ведьмы не берут! Вы никогда не задумывались, почему все ведьмы — женщины?
— Оно и видно, — беззлобно хмыкнул водила, косясь на Дашины папуасские косы.
— Я всегда говорила, все мы — язычники! — завела Чуб подцепленную за время подготовки к «Хэллоуину» тему. — Минимум наполовину! Почему, интересно?
— Потому, что у нас есть тело, — просто ответила Маша.
— Ну и че?
— А телом мы ничем не отличаемся от животных. Оно точно так же хочет есть, спать, греться на солнце, играться, заниматься сексом…
— Ну, про секс ты у нас много знаешь, — добродушно хмыкнула Чуб.
— Язычество — это всего лишь обожествление природы, — разъяснила ей Ковалева.
