* * *
Тот летний вечер был не последним для Володи и Настюши. Молодые люди частенько вместе гуляли после школы. Иногда удавалось попасть на танцы. В парке по выходным играл духовой оркестр. Немного странное, наивное и незабываемо прекрасное время. Вроде уже не дети, но еще и не взрослые.
Володя всегда провожал девушку до дома. Такие вещи даже не обсуждались, так было принято. Да и самому не хотелось расставаться с Настей. Молодые люди тянулись друг к другу. Первая любовь, самая чистая, излишне возвышенная и не забывающаяся никогда в жизни.
Частенько, дойдя до парадной, Володя и Настя еще долго сидели на лавочке, разговаривали о том о сем, смотрели на звезды. О чем могут разговаривать влюбленные люди? Да все о том же. Старые как мир темы, вечные, никогда не устаревающие слова и Фразы.
В один из таких теплых майских вечеров Володя набрался смелости и, наклонившись к Насте, робко поцеловал ее в губы. Девушка на миг застыла, как будто в оцепенении. Володя уже корил себя за поспешность, не слишком ли он настойчив? Нет, в глазах девушки блеснули искорки, а в следующий момент шею Володи обвили тонкие девичьи руки. Так они и стояли, обнявшись, шепча бессвязные, но такие важные в этот момент слова.
— Молодежь, молодежь, все бы вам на лавках обжиматься, — пробурчал проходивший мимо отец Насти.
— Извините, Владимир Антонович, мы только с прогулки.
— Да все я понимаю. Смотрите, не замерзните. И выспаться не забудьте, завтра экзамен, — с теплотой в голосе добавил отец девушки, подмигивая при этом Володе.
Настя в это время так и стояла, потупив глазки и вцепившись в руку молодого человека. В воздухе повисла неловкая пауза. Как будто что-то предосудительное произошло. Сейчас, с высоты прожитых лет, даже смешно вспоминать свои чувства и мысли в тот момент. Это потом уже понимаешь, что они оба этого хотели и оба боялись друг за друга. А мнение окружающих не имело значения. Впрочем, никто и не осуждал молодых людей, кроме уставших от жизни старушек соседок. Да и те ворчали чисто порядка ради, сами в душе остро завидуя молодежи.
Только когда за отцом закрылась дверь парадной, девушка отпустила руку Володи, чуть отступила назад и тихим грустным голосом поинтересовалась:
— Володя, ты все серьезно решил?
— Настенька, милая моя, любимая, я буду писать. Ты же знаешь, курсантам дают отпуск. Я буду приезжать. Ты дождешься меня? — паренек чувствовал себя неловко.
Вроде бы он должен остаться, как порядочный человек, сделать предложение. С другой стороны, не мог он. Такая ситуация — что бы ты ни сделал, как бы ни поступил, все равно чувствуешь себя предателем. Надо было выбирать что-то одно.
Сам Володя полагал, что выбора как такового нет, в итоге он получит и то, и другое. В душе же он понимал, что в первую очередь для него существует небо. Все остальное потом. Правильно или нет, сейчас уже не понять. Иногда впоследствии Ливанов сожалел о принятом решении, прекрасно зная, что не мог иначе. Жизнь такая штука — простые решения для дураков.
В тот вечер между молодыми людьми словно тень пробежала. Появилось ощущение, что счастье ненадолго, понимание неизбежности расставания, предчувствие конца. Они продолжали встречаться, вместе гуляли на выпускном. Волшебная ночь, которую они провели вдвоем, самая короткая ночь в году и… Нет, ничего не было, о чем иногда бахвалятся в мужской компании. Только нежные поцелуи на скамеечке в укромном уголке парка.
Через три дня Володя уехал. Естественно, Настя пришла на вокзал. Провожая друга, глядя на него мокрыми глазами, девушка обещала ждать и просила писать как можно чаще. Володя пообещал все, что только мог. Он искренне полагал, что когда вернется, может, через год, все будет как прежде. Он еще не понимал, что оставляет на перроне не только родной город, детские годы, родителей, друга детства Васю Наговицына, но и часть своего сердца.
Протяжный паровозный гудок, провожающих обдало клубами вонючего угольного дыма, последние слова, обещания, напутствия, украдкой вытирающая глаза мама, седые усы отца, смущенно отступившая за спины Володиной родни Настя. Все это осталось в прошлом. В одну реку нельзя ступить дважды, и вернуться в прошлое тоже нельзя. Со временем Владимиру Ливанову пришлось познать эти простые истины на собственном опыте. Жизнь умеет избавлять от излишней наивности. Вот только не всегда безболезненно и без последствий.
Глава 9
Ожидание
За прошедшие сутки Овсянников устал как собака.
Вымотался хуже некуда. Вроде работа была в основном сидячая и на телефоне, а ощущения такие, как будто вернулся из многочасового полета на полную дальность в сложных метеоусловиях. Больше всего Овсянникова притомили не работа и бессонная ночь, а беспокойство и переживания.
Подготовить группу, согласовать маршрут и время удара со штабом дивизии, дождаться, пока те, в свою очередь, согласуют налет со штабом 2-го флота люфтваффе, проанализировать метеосводку и свежие разведданные, лично проверить, как штурманы и командиры эскадрилий вызубрили карту, координаты целей, характерные особенности местности, вытрясти душу из инженера полка, заставить его еще раз проверить и перепроверить машины — это и есть обычная работа командира. Самая простая часть работы. Куда труднее глядеть вслед отрывающимся от взлетной полосы тяжелогруженым бомбардировщикам, а затем сидеть в одиночестве на командном пункте и ждать. Ждать, зная, что ничего больше сделать не можешь, ничего от тебя больше не зависит.
Пытаясь отвлечься от тяжелых дум, подполковник заставил себя засесть за бумаги. Но все равно работа шла медленно, мысли постоянно возвращались к ушедшей в неизвестность авиагруппе майора Чернова. Кофе и сигареты не помогали, наоборот, будоражили нервы, заставляли чуть ли не каждые полчаса заглядывать в радиорубку и интересоваться у дежурного связиста: не слышно ли чего на волне группы? Ближе к полуночи Иван Маркович дал себе зарок, что в следующий вылет он лично поведет эскадрильи к цели. И будь что будет.
Ночь прошла относительно спокойно. На летном поле непривычно тихо, оставшиеся на земле немногочисленные самолеты дожидаются своей очереди на ремонт в капонирах. Вдалеке за границами военной базы тускло светятся лампы на столбах ограждения и прожектора на пулеметных вышках. Ответного визита английской авиации здесь уже не боятся. С позиции зенитного автомата в сотне метров от КП доносится приглушенный разговор. Ночная смена зенитчиков обмусоливает последние новости и слухи.
Вышедший перекурить на крыльцо Овсянников только криво усмехнулся, когда до него долетели обрывки разговора, касающиеся того, что, дескать, командование не жалеет людей и гонит летчиков на смерть полками. Знали бы солдаты, что там, за проливом, творится на самом деле, знали бы, что наши и немцы бросают в бой армады самолетов не прихоти ради, а чтобы добить гидру, пока не очухалась, пока английская гадина не нарастила мышцы. Если сейчас упустить момент, потом промедление обернется большой кровью.
Глядя на светящиеся окна, желтоватое зарево на периметре охраны и каски солдат над казенником 37-миллиметрового автомата, Овсянников ощутил неестественность происходящего. Словно это не реальная жизнь, а театральная постановка, игра.
