На этом эпопея закончилась, в финале друзья попали в английский лагерь военнопленных. Впоследствии Остапенко порою сожалел, что их лодку не перевернуло волной и они не утонули.
Условия содержания военнопленных были таковы, что немецкие концлагеря и советские зоны показались бы после английского лагеря курортом. Во всяком случае, кормили в ИТУ континентальных держав лучше, над заключенными не издевались, и смертность была не в пример ниже, да еще врачи занимались своим прямым делом, лечили людей, а не только подписывали справки о смерти.
Тогда как из попавших в английский плен советских и германских военнослужащих половина погибла из-за постоянных издевательств, пыток и жутчайших условий содержания. Не зря после капитуляции Великобритании спецслужбы держав Антиимпериалистического пакта еще долгие годы охотились за бывшей английской лагерной администрацией.
Такова судьба тех, кому не посчастливилось быть сбитым над Островом. Зато экипаж младшего лейтенанта Антонова в эту ночь не исчерпал запас своего везения. Отбомбившись по цели, они легли на рекомендованный курс, но над континентом отклонились в сторону и заблудились. Банальная штурманская ошибка, отягощенная сложными метеоусловиями и нулевой видимостью.
Догадавшийся искать запасной аэродром Митрофан Антонов дотянул почти до Реймса. Горючее кончалось, облачности конца и края не было видно. Да, облака немного рассеивались и прореживались, но зато с земли поднимался туман. И аэродромов или подходящих площадок все не встречалось.
Посовещавшись, экипаж решил садиться на вынужденную. Заметили шоссейную дорогу, выбрали прямой участок и пошли на посадку. Практически все удалось, почти сели. Младший лейтенант умудрился виртуозно попасть всеми тремя точками на шоссе и удержать машину от присущего «ДБ-3» разворота вправо. Тяжелый бомбардировщик катился по асфальту, скорость потихоньку падала. Машин и людей на дороге, к счастью, не было.
Антонов уже облегченно вздохнул и собирался отстегиваться от кресла, как бомбардировщик налетел левой консолью на телеграфный столб. Машину моментально занесло, крутануло на месте и выбросило в заросшую кустарником придорожную низинку. Повезло, нечего сказать. Почти посадили бомбардировщик, и в последний момент им подгадило по полной.
По большому счету, ребятам действительно повезло. Машина не загорелась, никто не пострадал, только штурман сильно порезался осколками плексигласа и вывихнул руку. Выбравшиеся на свежий воздух товарищи, посовещавшись и осмотрев самолет, быстро пришли к выводу, что машину уже не восстановить. Настало время переквалифицироваться из летунов в пешеходов. Но ненадолго. Штурмана перевязали, из люковой установки вытащили ШКАС и пошли ловить попутку.
Здесь им еще раз повезло. Водитель грузовика успел затормозить и остановить машину за два шага до перекрывших дорогу неизвестных в меховых куртках и летных шлемах. Наверное, на него так подействовал направленный на кабину пулемет. Бедняга француз буквально оцепенел от неожиданности. Раннее утро, туман. Вдруг впереди над дорогой вырисовывается хвост самолета, а на самой дороге появляются четыре решительно настроенных человека.
Водитель никак не желал понять, что от него требуют военные. Французского языка никто из экипажа Антонова не знал. Интернациональный язык жестов попавшийся им местный понимать не хотел или делал вид, что не понимает. Сидит в кабине, как идол, глаза выпучил, руки поднял и лопочет что-то по-своему. Пауза затягивалась. Вскоре Митрофан Антонов потерял всякое терпение и не нашел ничего лучшего, как вытащить водителя из кабины за шкирку и зашвырнуть его в кузов.
За руль сел стрелок-радист, хваставшийся в свое время тем, что в школьные годы помогал отцу, работавшему механиком на МТС, и даже научился водить машину. Решение было опрометчивым, о чем сам Антонов и его люди неоднократно пожалели, причем в самых искренних, идущих от полноты сердца выражениях. Что тогда говорить о бедном французе, за четверть часа дороги успевшем проклясть все и вся, а потом столько же раз возблагодарить судьбу за то, что он еще жив, а машина, кажется, пока не совсем искалечена.
Да, до ближайшего поселка они доехали, даже никого не сбили и в кювет не улетели. Водителем старшина Липатов оказался никудышным. Сам младший лейтенант Антонов изо всех сил старался сохранять невозмутимый вид, получалось неплохо, только волосы под летным шлемом топорщились и глаза стекленели. Про себя Митрофан Антонов решил, что если они вернутся в полк живыми, то он первым делом отправит Липатова заново проходить курсы радистов и никогда в жизни не позволит ему приблизиться к баранке машины.
Радист из старшины был, к слову сказать, не самый худший. Бывает и хуже, Антонов сам видел. Просто Липатов в радиоделе разбирался хуже, чем водил машину. Рация у него постоянно ломалась, оборудование в самый неподходящий момент отказывалось работать. Липатов пару раз пропускал радиопередачи, «не мог разобрать». Этой ночью рация тоже вышла из строя, по словам радиста, после того как рядом с самолетом разорвался случайный зенитный снаряд, не причинивший машине никакого вреда, кроме приснопамятной, многострадальной и невезучей рации.
Влетев в поселок на полной скорости и распугав местных селян, грузовик промахал до площади с сельсоветом, или как там это у капиталистов называется, и остановился напротив комендатуры. Искомое здание Антонов узнал по штандарту со свастикой.
Выгружаясь из машины, летуны доброжелательно похлопали по плечам вжавшегося в угол между фанерным бортом и бочкой с бензином хозяина машины, даже пожали ему руку, пожелав на прощание: «Но пасаран!» В комендатуру они ввалились вчетвером, Антонов с пистолетом в руке, а стрелок Бергадзе с пулеметом наперевес, чем вызвали маленький переполох. Немцы приняли советских товарищей за английских коммандос и не нашли ничего лучшего, как поднять руки вверх.
Недоразумение разрешилось само собой, Антонов немного разумел по-немецки и смог объяснить, кто они такие и что им надо. Когда у командира иссякал словарный запас, Липатов приходил на помощь. Курсы немецкого языка, в отличие от подготовки радиста, старшина закончил честно.
В комендатуре нашелся телефон, немцы созвонились со своим начальством, доложили, что и как, попросили связаться с советским дальнебомбардировочным полком в Ла Бурже. К тому времени, когда рапорт прошел все инстанции и была установлена связь с подполковником Овсянниковым, русские и немцы успели подружиться и отметить чудесное спасение экипажа бомбардировщика полудюжиной бутылок вина. В забытом богом провинциальном гарнизоне, состоявшем из лейтенанта и трех солдат, абсолютно ничего не происходило, и немцы были рады хоть какому-то событию, иначе от скуки можно было повеситься.
Ближе к обеду в поселок за летчиками пришла машина из Реймса. Коллеги из управления 2-го воздушного флота довезли экипаж прямо до аэродрома и сдали на руки дежурному офицеру. Встретили ребят с распростертыми объятьями, до звонка из Реймса их уже считали погибшими. А вот про бомбардировщик в этот день все забыли, и когда до машины добрались механики, местные крестьяне уже успели раскурочить самолет. Впрочем, в полку об этом особо не сокрушались, вскоре начала прибывать новая техника.
