Несколько раз в разговоре упомянули какого-то ксендза Кароля. Судя по сквозящей в словах Марко почтительности, речь шла о весьма уважаемом человеке. Похоже, Марко интересовался возможностью встречи с ксендзом Каролем. Иногда еще звучало слово «Лолусь». Виктор Николаевич готов был биться об заклад, что это не название местечка или какого фрукта, а имя человека, близкого к ксендзу.
Потом Кострюк поднялся, поблагодарил «панов войсковых» за угощение, пожелал всем здравствовать, подобрал свою палку и ушел по направлению к дороге. Партизаны отнеслись к уходу старика совершенно спокойно. Часовые не пытались помешать, даже не выдали своего присутствия.
– Кто это такой? – Виктор Котлов подсел к Марко.
– Кострюк? Хороший человек, очень уважаемый. Пан очень стар и считается очень мудрым.
– Считается?
– Ну, как тебе сказать… – Марко поскреб затылок пятерней. – Пережил пять правительств, в царской армии служил, потом у Пилсудского, дети у него крепко хозяйства держат, с немцами не ссорится, наши его уважают. Раз до сих пор жив, значит, недюжинного ума человек, – сделал неожиданный вывод конопатый партизан.
– А кто такой ксендз Кароль?
– Есть у нас такой ксендз. Может, я и дурак, чего-то не понимаю, но он настоящий святой. Пусть кардинал его не признает, обещает снять сан, но люди лучше знают. Наш ксендз выше всех кардиналов, архиепископов, и папа ему в подметки не годится.
– Это ты зря, – прозвучал тихий голос Юргена Оста. – Ксендз Кароль близок к Богу, его молитвы Дева Мария слышит, но и папу не хай. Не нашего с тобой ума дело разбираться, кто выше, а кто святее. Наш Кароль за папу и церковь молится, а значит, и нам грешно папу ругать.
– Неужели настоящий святой? – влез в разговор Дима Комаров. – Вот бы увидеть, поговорить. Может, благословение даст.
– За благословением лучше в первый попавшийся костел идти, – заметил Марко, – наш Кароль не всех благословляет. Он такой человек, душу насквозь видит. Если не понравишься, может и на порог не пустить.
– Неужто?!
– Бывало такое, – усмехнулся Юрген, – прямо из церкви выгонял. Особенно предателей и любопытных туристов.
– Силен ваш поп, – присвистнул Черкасов.
– Он святой, – Юрген произнес это так серьезно, что желание спорить отпало.
После отдыха повстанцы продолжили марш. Шли не по дороге вдоль поля, как надеялся Виктор Котлов, а напрямик через лес. Сказали, что так будет гораздо короче и быстрее. Места здесь были обжитые. За последние дни советские научились отмечать такие вещи с первого взгляда. Лес как лес, но встречаются пеньки, тропки между деревьями вьются, завалов меньше, валежника мало, на полянках следы покоса.
Еще пара часов бодрого марша, и люди вышли на большую поляну. Вот и тот самый хутор. Спрятавшееся в лесу хозяйство. Заметно, что место удобное. Кругом лес, утрамбованная до твердости камня грунтовка змеится между полем и лесом, вдалеке из-за рощи выглядывает еще один домик, видимо, у крестьянина есть соседи.
Глава 14
Рота в тот день так и не добралась до Демблина. После стычки с партизанской засадой на гауптмана Шеренберга свалились три распоряжения от комбата, и все три противоречили друг другу. Ротный был в бешенстве. Срывавшиеся с его губ ругательства вгоняли в краску видавших виды унтер-офицеров и прошедших огонь и воду обер-ефрейторов со знаком «Шесть лет выслуги».
Ситуация в целом была проста, как два пальца обмочить – майор Курт фон Альтрок сам не знал, что ему в следующий момент прикажет большое начальство и как растянуть батальон на весьма немаленький район ответственности. Комбат не был богом, и лишних людей у него не было, он с большим удовольствием отвел бы роты в лагерь на отдых, но замены нет и не будет. Полк во главе с оберстом Гюнтером Бадински застрял вместе с тылами в Модлине, бронетехника и артиллерия потерялись, а за все про все отвечал один майор фон Альтрок.
Обстановка менялась каждые полчаса, с каждым сеансом связи. Жизнь, как всегда, не желала подчиняться планам командования. Неизвестно с чего активизировались повстанцы Армии Крайовой, регулярно приходили сообщения об акциях неповиновения, бандитских налетах, волнениях в местах компактного проживания поляков.
Солдаты не знали, что работавшие в этом районе егерские команды сами сбиваются с ног, полиция перешла на казарменный режим и тщетно пытается защитить хотя бы города, с минуты на минуту ожидается разрешение на формирование фольксштурма, обстановка в генерал-губернаторстве препоганейшая. Люди получали противоречивые приказы, они видели тела своих погибших товарищей и не знали, что их ждет завтра.
Солдаты видели неуверенность начальства, видели, что, несмотря на бравый, горделивый вид ротных и взводных командиров, те не могут сказать ничего толкового. Да, сегодня гауптман Шеренберг уже был готов сослаться на неисправность радиостанции и оккупировать деревеньку. Людям нужны отдых, горячая пища и возможность снять нервное напряжение. Что касается местных… Пусть терпят. Они уже виноваты тем, что дали кров бандитам. В перестрелке с рванувшей из селения четверкой повстанцев погиб штаб-ефрейтор Шмидт. Вечная ему память.
С учетом вышесказанного, Хорст Шеренберг не стал бы возражать, возжелай его люди раскатать проклятую деревню по бревнышку, главное, чтоб живых свидетелей не осталось. Появилась в последнее время у судейских мода принимать и даже рассматривать иски недочеловеков. Год назад одного майора разжаловали за неадекватную жестокость по отношению к населению без гражданства. Скоты, одним словом!
Из трех пришедших в течение получаса распоряжений первое требовало продолжать движение к Демблину. Второе предписывало возвращаться к месту дислокации. Гауптман Шеренберг уже успел обрадоваться и поделиться своей радостью с взводными и старшими унтерами, как рация снова ожила. Третий приказ был более адекватен, хоть и не таил в себе ничего выдающегося. Роте предписывался бросок по направлению к Радому. Далее занять большое немецкое село Кюхендорф и установить посты на подступах к мосту через Радомфлюс
[7]
.
Огласив ледяным голосом приказ, комбат пообещал, что местный партайляйтер будет в курсе и в лепешку расшибется, дабы расквартировать роту с максимумом удобств. Немцев в окрестностях Радома мало, все больше поляки, потому переселенцы чувствуют себя, как сидя голой задницей на раскаленной сковородке. Дошло до того, что оружейные магазины перевыполнили годовой план по продажам, люди активно вооружаются. Еще немного, и граждане сами без приказа свыше организуют отряды самообороны и займутся отстрелом потенциальных укрывателей и сочувствующих повстанцам. Надо ли говорить – вспышка насилия немцам не нужна. У поляков тоже немало стволов на руках. Нельзя отнимать у деревенских жителей охотничье оружие, а боевое они сами добывают без всякого разрешения.
Вот в чем был прав комбат, так это в том, что в Кюхендорфе роту приняли с распростертыми объятиями. Людей разместили в деревенской школе, накормили, обогрели. На следующий день на деревенском кладбище похоронили штабс-ефрейтора Шмидта. Прощались с боевым товарищем честь по чести, с отдачей воинских почестей и троекратным залпом из штурмовых винтовок.
