– Я думал, все поляки страшные католики. Пока не перекрестятся да нужного святого не припомнят, ложку ко рту не поднесут, – Виктор Котлов ехидно подмигнул собеседнику.
– Мы разные, – Юрген не растерялся и подмигнул в ответ. – Знаешь, – капитан Ост враз принял серьезный вид, – я до сих пор над словами святого Кароля думаю.
– Что он сказал?
– Спросил: уверен ли я, что выбрал правильную сторону?
– А ты?
– Разумеется, ответил «да». А он спросил: бывает ли цена победы дороже самой победы? Посоветовал подумать и не спешить, если придется выбирать между душой, ценой победы и победой правой стороны. Напомнил о том, что борьба имеет смысл, когда есть кому воспользоваться плодами. Странные слова. Я до сих пор не могу его понять.
– Победители и воспользуются.
– Я тоже так думаю. Вернее, раньше думал, а сейчас сомневаюсь. Я не зря говорил: не стоит исповедоваться у ксендза Войтылы. Душу выворачивает, раскладывает ее перед алтарем и насквозь ее просвечивает. Он никогда зря не говорит, а если спросил, значит, по делу. От него после исповеди уходишь другим человеком, не тем, кем ты хочешь быть.
– Поживем, увидим, – ответствовал Виктор Николаевич.
Они уже давно дошли до машины. Юрген Ост разговаривал, облокотившись на дверцу. Збых и Сташко крутились рядом, всем своим видом показывая, что им совершенно не интересно, о чем там командир с русским болтает. Но Котлов чувствовал неизбывный, жгучий интерес повстанцев к рассказу Оста. Недаром Юрген разговаривал на русском, чтоб свои же не поняли.
– Пора в дорогу, – наконец пробурчал капитан, недовольно зыркая на своих товарищей.
До места назначения они добрались к вечеру. Крохотная рыбачья деревенька на берегу Вислы у места впадения узенькой речушки, почти пересыхающего ручейка. Пять дощатых халуп, из них только три жилые. Остальные две местные приспособили под сараи, склады для всякого барахла. В деревне жила одна большая семья, три или четыре поколения – Виктор Котлов так и не разобрался.
Держал деревеньку невысокий широкоплечий мужичок по имени Франтишек. При первом взгляде его так и хотелось назвать гномом – низкий, с крепкими, увитыми узлами мышц руками, длинные усы переходят в густую бороду. Волосы Франтишек не стриг много лет, темно-русые локоны с проблесками седины он скреплял ремешком или завязывал узлом на затылке. Жена Франтишека сохранила юношескую стройность и гибкость, казалось, годы прошли мимо нее, и только по глазам Лаймы да еще сеточке морщин вокруг можно было понять, что двое молодых мужчин за спиной Франтишека это ее дети, а не братья.
Три семьи: Франтишек с женой и престарелым отцом в одном доме, сыновья с семьями еще в двух. По их словам, старший сын и племянник пару лет назад отделились от общины и перебрались в город. Куда именно, гномоподобный рыбак не говорил, при попытках разговорить его на эту тему резко глупел – дескать, для него все города на одно лицо, да и нет разных городов, все, что находится за пределами деревни и где живет много людей, и есть один Город.
Неожиданному приезду Юргена Оста, да еще не одного, никто не удивился. Встретившие гостей Лайма и две крепкие фигуристые крестьянского вида девушки сообщили, что мужчины уплыли проверять сети и вернутся поздно. Однако гостям в этом доме всегда рады, особенно если это поляки, посему Лайма отправила невесток с внуками постарше навести порядок в пустом доме, что ближе к коптильне, и разместить прибывших со всеми удобствами.
Как оказалось, под всеми удобствами подразумевались отдельный дом с наспех подметенным полом и небрежно сдвинутой в дальний угол целой грудой – и слова-то другого не подберешь – всевозможного барахла и соломенные матрасы на грубо сколоченных из неструганых досок нарах. Да еще два тяжелых с гнутыми резными ножками стула, явно доставшихся Франтишеку на распродаже барского имения, причем еще в предвоенные годы.
Оригинальная, в высшей степени оригинальная обстановка. Есть в этом нечто истинно польское, как выразился капитан Ост. Особенно дико выглядело соседство прекрасных стульев из гарнитура прошлого или позапрошлого века с нарами, на которые постеснялся бы прилечь заключенный из концлагерного барака для пассивных гомосексуалистов. Впрочем, капитану Осту и его людям на это было глубоко наплевать.
Пока Сташко отгонял машину в прибрежный лесок и маскировал ее в кустах, Виктор Николаевич, Збышко и Юрген Ост переглянулись и быстренько соорудили четыре приличных топчана, пустив на это дело найденные за домом кирпичи и выловленные из груд хлама приличные, струганные и даже лакированные панели от шкафа. Мебель явно в свое время входила в комплект со стульями, но затем была разобрана за ненадобностью. Видимо, выкинуть жалко, а в собранном виде занимает много места.
Подглядывавшие за гостями пятеро разновозрастных сорванцов обоего пола попытались было запретить перебирать хлам и переделывать откровенный утиль в лежанки, обещались нажаловаться взрослым. На что Юрген Ост просто предложил детям не стесняться, заходить в дом и заодно немножко помочь. Новая забава была воспринята как надо. По-видимому, дом раньше служил отпрыскам рыбачьего семейства местом игр. Пусть помощники больше мешали, чем помогали превращать халупу в жилое помещение, но зато не надоедали визгом и кляузами.
– Надо устанавливать контакт, – тихонько проговорил Юрген, наклоняясь к уху Виктора Котлова, – нам здесь не один день жить, а киндеры вполне могут устроить нам форменное чистилище.
– Дети, – улыбнулся моряк.
– Дети, – согласился Юрген. – Они не со зла шалят, но жестоко.
– А у тебя самого потомки есть?
– Сложный, тяжелый, бесполезный вопрос, – капитан Ост тяжело вздохнул, выпрямился и полез за папиросами.
– Сам не знаешь?
– Наверное, есть, сын точно был. Что с ним сейчас, где он и жив ли – я не знаю.
– Родился в Польше?
– Два года назад я был счастлив. Только что вырвался на свободу, распрощался с молниями на петлицах, – задумавшийся Юрген и не понял, что ляпнул лишнего, – была у меня любимая женщина. Жили мы тогда в маленьком уютном городке под Краковом. Милана любила меня, верила в меня, подарила мне сына, всегда ждала, когда я уходил в рейды. Это было счастливое время.
– Ее нашли каратели? – попытался угадать Виктор Котлов.
Мужчины разговаривали у окна. Юрген курил папиросу, а Виктор свою любимую трубку. Виктор Котлов подметил оговорку командира отряда, молнии на петлицах это знак эсэсовца, бойца элитной, гвардейской части. Простые люди в СС не попадают. Насколько помнил вице-адмирал, брали в СС только чистокровных арийцев, без примесей цыганской, еврейской, финно-угорской крови.
Да, существовали отдельные национальные части, но расовый отбор в них был не менее тщательным, чем в германские «Лейбштандарт» и «Дас Райх». Опять, только те, кто по расовой доктрине рейха проходил как ариец или полуариец. Поляки явно к таковым не относились. Даже половина польской крови, даже четверть ставили на претенденте крест, а если он пытался скрыть свое происхождение, то нередко натуральный деревянный, на скромной могилке.
