Акнир щелкнула пальцами.
Даша едва не вскрикнула — мимо ехал допотопный советский троллейбус. Желто-красный, округлый, он впечатлил ее куда больше, чем холод и снег, — зима, мигом скользнувшая под тонкую рясу, запорошившая взгляд. Мир туманило белое крошево.
— Мы что, в Настоящем? Предупреждать надо!
Встреча со временем, которую она упрямо оттягивала, отнюдь не обрадовала, скорее обременила ее.
— Мы ж не переоделись, — возразила она нежеланному веку, хотя неуместность наряда не волновала Чуб сроду.
— Зачем? — хмыкнула младшая инокиня. — Монашки и в Африке, и в ХХ веке — монашки.
— В ХХ? — поймала информацию Даша. — Значит, мы не к моей маме идем? — Ей враз полегчало.
— Не бойся, — Акнир подняла руку и шагнула на проезжую часть, чтоб остановить попутку. — Мы идем к моей.
Чуб не судилось почувствовать зиму, ее бросило в жар — из огня да в полымя.
— Не бояться? — поразилась абсурдному предложенью она. — А что твоя мама скажет, когда нас вместе увидит? Она ж нас на месте убьет!
— Она нас не узнает. Мы еще не родились. Сейчас 1972 год.
Чуб посмотрела направо и не увидела там ни нового памятника Княгине Ольге, ни древнего Михайловского монастыря — белая горка Владимира была девственно чистой, ничто не заслоняло язычески-прекрасный пейзаж — белый скованный льдом Днепр и противоположный берег. Мимо шла барышня в приталенном пальто и сапогах на массивных квадратных каблуках. Ее сопровождал гражданин в подстреленном пальтишке и шапке-пыжике. Спутник нес в руках почти бесценный, перевязанный бантом «Киевский торт» в круглой коробке с каштаном.
Рядом с Акнир остановилась прикатившая еще из 60-х допотопная «волга» с оленем на капоте. Судя по взгляду, водителя остановило сугубо любопытство — в Городе, где оставшиеся в живых церкви и монастыри величали историческими заповедниками, монашенки, голосующие на дороге, встречались реже, чем Деды Морозы.
— Подбрось к Щекавице, — вежливо поименовала Акнир Лысую Гору. — Через Глыбочицкую. Дальше я покажу. — Девчонка и не пыталась корчить черницу. Откуда водиле — дитю атеизма — знать, как ведут себя настоящие инокини? — Тебе там понравится, — пообещала она Даше Чуб, — ты ж любишь маскарады.
— А мы че, в общежитие театрального едем? — оживилась та. — Я знаю этот прикол. Его построили на Лысой Горе.
— Все верно. Но нам не туда…
Водитель включил радио. Под бодрую песню Кола Бельды
Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним
И отчаянно ворвемся прямо в снежную зарю
оленья «волга» промчалась по Большой Житомирской, Артема, свернула на Глыбочицкой, повернула…
И Город выкинул штуку, какую выкидывает по сей день, поражая непосвященных в свои тайны.
* * *
Признайтесь, случалось ли с вами такое? Идя по знакомой, исхоженной киевской улице, обросшей привычными хрущевками, панельками, сталинками, химчистками и магазинами, вы вдруг сворачиваете на примкнувшую к вашей знакомой — незнакомую, загадочную узкую улочку… И, пройдя метров сто, останавливаетесь, испытывая мистический страх горожанина, потерявшего Город.
Привычный и безопасный Киев исчезает. Вы, коренной киевлянин, минуту тому прогуливающийся по центру столицы, вдруг оказываетесь где-то за городом. Приметы цивилизации пропадают. (Где вы, высотки, почта, химчистка, супермаркет? Были ли вы?) Заманившая вас улочка петляет змеиным зигзагом — то скручивается в клубок, то круто падает вниз или устремляется вверх, в обросшую непроглядною чащей безвестность. Дорога сужается, с двух сторон на вас наступают кусты и деревья. И лишь за одним из них вдруг проглянет дощатый забор крохотной хатки. Кто там живет? Кто может жить в теремке на Лысой Горе?
— Здесь остановите, — наказала Акнир владельцу оленьей «волги». — Сколько с нас?
— Да нисколько, — ответил тот, все еще перемалывая экзотическую встречу с монашенками и за время пути так и не успев обрести какого-либо четкого отношения к ним. — Грех, наверное, с вас деньги брать, — предположил он без особой уверенности. — Скажите, — спросил мужчина поспешно, — а Бог есть?
— А куда он денется-то? — пожала плечами ведьма, выбираясь из машины. — Благодарю, — пальцы чароплетки слегка пошевелились в прощальном привете, и Даша поняла: «благо дарю» в устах Акнир — не пустые слова.
— И че ты подарила ему?
— Немного удачи, — усмехнулась ведьма. — Смешно… Теперь он точно поверит, что встреча с людьми вашего Бога несет благодать.
— Кстати, с праздником вас!.. — крикнул внезапно повеселевший водитель, отъезжая.
Чуб хотела спросить, а какой нынче праздник, но замерла на полуметровом и скользком тротуаре, держась рукой за замерзшую черную ветку вишни.
— Ну, просто Гоголь какой-то! — восторженно изрекла она.
Узчайшая, улегшаяся под углом 30 градусов улица была надежно спрятана между двумя высокими холмами — двумя материнскими грудями Лысой Горы — Хоревицей и Щекавицей, нависающими с обеих сторон до самого неба. Киев, улегшийся на сотне гор и холмов, состоящий из бесконечных перепадов высот, имел множество таких тайников. И «волга» с оленем привезла их в, укрывшуюся в самом сердце Подола, архаичную деревушку, уставленную крохотными дореволюционным домиками с деревянной резьбой. Снег лежал на крышах полуметровым слоем, из труб шел дым. Но особенно Дашу поразили большие костры, горевшие едва ли не в каждом дворе.
— Здесь твоя мама жила? — Чуб тщетно старалась поверить, что внизу, в каких-то ста метрах от них, звенят трамваи и семенят смешные троллейбусы.
— Нет, здесь у нас вечерницы. Я тоже хожу сюда. И мама ходила, и бабка…
— Вечерницы? Землепотрясно! Прям как в селе? — Землепотрясная повертела головой.
Слово «как» было вряд ли уместно — она впрямь оказалась посреди классики Гоголя «Ночь перед Рождеством». Не сумев развернуться, неуместная в классической повести, машина, деловито рыча, попятилась и благополучно исчезла. Серые сумерки прорисовали пейзаж — сделав его черно-белым, как на дореволюционной открытке. Только оранжевое пламя костров стало еще ярче… И Дашу накрыло приятно-тревожное девичье нетерпение, предчувствие праздника — будто шестнадцатилетняя ведьма-подружка вернула и ей ее лихое шестнадцатилетнее, щекочущее ожидание взрослых приключений.
— А это че? — указала она на ближайший костер.
— Родителей греем. Землю греем, чтоб предков на том свете согреть.
— Это ваша традиция?
— Это наша традиция. Возможно, твой прадед поступал точно так же. Конечно, если он жил на Земле. Горожане забыли про Мать. Но те, кто живет на ней, всегда помнили, кто их поит и кормит.
— А какая у нас легенда? Че мне врать на вечерницах? Сказать, что я — тоже ведьма?
— Тсс-ы, — Акнир приложила палец к губам и, оторвав Дашу от дерева, потащила к калитке. — Она может наябедничать маме! Она ж ее с детства знает…
