Виктор вздохнул и принялся читать результаты металлургического анализа инсталляции. В Белорецке-15, закрытом городе на Южном Урале, учеными была проведена экспертиза. Виктор с трудом понимал техническую терминологию в отчетах, но суть была предельно ясна. Ученые не смогли идентифицировать материал, из которого была изготовлена инсталляция, хотя в приложении говорилось, что у нескольких человек после работы с этими пробами возникли проблемы психологического характера, включая навязчивые кошмары и приступы панического страха (при этом ни у кого из них раньше не наблюдалось признаков психической нестабильности). Некоторых пришлось снять с проекта и поместить в психиатрическую лечебницу, двое покончили жизнь самоубийством. Бедняги, подумал Виктор. Что же это за материал такой? В отчете указывалось лишь, что при определенных условиях он излучал низкочастотный гул, который, предположительно, и повлиял на психическое состояние исследователей.
Виктор переключился на карту, внимательно ее изучая. Это была очень подробная географическая карта, с обозначением всех топографических деталей местности. В нескольких местах кто-то сделал отметки красными кружками.
Один такой кружок был поставлен на южном склоне Холат-Сяхыл. Может, здесь располагался последний лагерь путешественников? Все остальные были сосредоточены в районе пояса кедрового леса южнее. Пояснения к кружкам совпадали с подписями на обороте фотографий.
Создавалось ощущение, что неизвестный старик не просто показывал Виктору, что находится в лесу, но и снабжал всем необходимым, чтобы это найти. Возникал вопрос: зачем? Допустим, некто собрался наконец рассказать правду о том, что случилось с группой Дятлова. Но почему этот некто решил, что именно он, Стругацкий, должен получить всю информацию? Почему остановил свой выбор на обычном репортере, когда есть профессионалы, которые этим занимаются?
Почему не выбрал, например, Вадима Константинова, что было бы логичнее?
Разве что по какой-то причине не доверял Константинову. Но ведь старик знал, что Виктор с ним общался…
— Чего, черт возьми, вы добиваетесь? — прошептал Виктор.
Одно было ясно: советские власти отправляли в район, где погибла группа Дятлова, своих людей с целью провести всестороннее расследование объектов и явлений. Другим очевидным фактом было то, что группа Дятлова не погибла вечером первого февраля. Они должны были провести как минимум два дня в лесу… в котором они не стали ставить палатку, несмотря на то что он мог бы обеспечить им укрытие.
Виктор снова сел на стул и посмотрел на досье. «Почему его отдали именно мне? — думал он. — И что происходило с группой Дятлова в этом лесу в течение этих дней?»
Рассказывает доктор Басков
[4]
Во вторник я приехал в Первоуральскую больницу и удивился, увидев, что в приемной сидит следователь Комар. Моя секретарша подозрительно косилась на него. На коленях у него лежал большой темно-желтый конверт. Как только я зашел, он поднялся и протянул мне руку.
— Доктор Басков, я хочу кое-что с вами обсудить.
— Конечно, — ответил я, слегка растерявшись от неожиданности. — Пройдемте в кабинет.
Попросив секретаря предупредить Стругацкого, что наша встреча состоится позже, я жестом пригласил Комара следовать за мной.
В кабинете я предложил ему сесть и спросил:
— Что-то случилось?
— Извините, что пришел без предупреждения, но я не хотел звонить.
— Почему?
Он помахал конвертом:
— Потому что не хотел обсуждать по телефону вот это.
— Что это?
— Мы нашли это во время обыска на квартире профессора Константинова. Содержимое его… довольно интересное, скажем так.
Он протянул мне конверт. Открыв его, я вынул пачку бумаг и несколько фотографий. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, о чем они.
— Досье, — произнес я.
— Что, простите?
— Да ведь это похоже на то самое досье, о котором говорил Стругацкий!
— Так он знает об этом?
— Да, он пару раз о нем упоминал. Во время последней беседы он рассказал, как оно к нему попало.
— К нему? Так, значит, это не Константинову принадлежит?
Я покачал головой:
— Судя по словам Стругацкого, эти бумаги принадлежат государству. — Я посмотрел следователю в глаза. — Полагаю, именно поэтому вы не хотели обсуждать это со мной по телефону.
— Да. Это улика в нашем расследовании, и я не хочу, чтобы ловкачи из ФСБ прибрали ее к своим рукам. По крайней мере, не раньше, чем мы сами разберемся, что к чему.
Я пролистал документы.
— Ваши люди уже проверили их?
Он понял, к чему я клоню.
— Да, документы не подделка. Наши эксперты подтверждают, что это оригиналы: судя по бумаге, чернилам, шрифтам, печатям, терминологии — все подлинное. Здесь также прилагается ключ и шифр к сейфу в Уралпромстройбанке. Сейф мы проверили, но он оказался пуст.
— Да, Стругацкий говорил об этом ключе и шифре.
— А он не рассказывал, что было в сейфе?
— Нет, еще не рассказал.
Комар подождал, пока я рассмотрю все фотографии, после чего спросил:
— Как продвигается ваше наблюдение Стругацкого?
Я вкратце рассказал о своих выводах на данный момент и поделился своей убежденностью в том, что милиции, возможно, предстоит столкнуться в лесу с весьма странными вещами.
— Я постоянно с ними на связи, но пока они не обнаружили ничего странного.
— Может быть, они не там ищут, — сказал я, показывая на карту с пометками.
— Вполне может быть. Поэтому я сделал копию карты и передал им с курьером.
— Почему было просто не отсканировать и отослать по электронной почте?
Комар усмехнулся криво:
— По той же причине, по которой я не захотел обсуждать это по телефону.
— Ах да, конечно же. А как насчет Стругацкого? Вы хотите, чтобы я продолжал его наблюдать?
— Да, будьте так добры. Ведь мы до сих пор не знаем, что произошло с Константиновым и остальными и имеет ли Стругацкий к этому какое-либо отношение. И нам нужно узнать это как можно скорее, доктор.
— Я понимаю вашу нетерпеливость, поверьте мне, я на вашей стороне. Но я не могу потребовать от него рассказать все, что он знает. Это правило судебно-психиатрической экспертизы. Если я начну давить, он попросту замкнется и замолчит.
