— Ты ж была к ней спиной. А потом, парик. Или, д умаешь, она покрасила волосы? Вот прикольно, — показала Чуб на экран, — так или эдак, ты все равно увидела на Бабы́-Деды́ маму.
— Сегодня воистину Мамки, — Катерина положила руку на бабочку-брошь. — Я тоже встретила маму.
— …и отца, — договорила Акнир.
— Нет, к несчастью, отца я не видела.
— А я — да, — мертвенно сказала юная ведьма, не сводя глаз с изображения.
И лишь сейчас все наконец заме тили, что сидящий рядом с Кылыной юноша дивно похож на Акнир, не унаследовавшей от своей матери ни округлого овала лица, ни пу хлых губ, ни пышных форм — лишь васильковый цвет глаз. И нос, и подборок, и резковатая линия рта, и худоба — достались ей от родителя.
— Мать моя, неужели я все же увидала его… — сказала дочь Киевицы.
— Ты хочешь сказать, что никогда не видела раньше? — поразилась Чуб.
— Никогда, — подтвердила ведьма. — Даже не знала, кто он — ни лица, ни имени… Выходит, мой папа тоже из Прошлого, — Акнир посмотрела на Машу. — У нас с твоим сыном много общего.
— И чтоб ты посоветовала ему?.. или мне, — спросила Маша.
— Не лги ему. Когда он подрастет, скажи, что у него есть второй отец, но его нет — он давно умер. И если им должно встретиться… Наш Отец, Город, сделает это. Просто положись на Него… Вот и все.
* * *
— Вот и все… — сказала Василиса Андреевна.
Следующий день Дедóв выдался пасмурным. Солнце лишь изредка протискивалось сквозь облака. Байковое кладбище было холодным, пустынным. Киевский Демон стоял, облокотившись на темную ограду.
— Ваш расчет был верен, — продолжала Глава Киевских ведьм. — Виктория отозвалась на приглашение. Некромант был единственным, кто сумел его победить. Но план не удался.
— Удался, — Дух Киева равнодушно смотрел пред собой, на промерзшие, сиротливо жавшиеся друг к другу могилки. — Но она смогла разрушить его. Она будет великой Киевицей.
— Вам известно мое мнение, — Василиса наклонила упрямый лоб. — Величие ждет Катерину Михайловну. Ясной Пани Марии не стать истинной ведьмой. Она никогда не примет сраженья, убийства, ад войны и победы… Она предпочтет быть счастливой. Сам ее дар противится боли и смерти. И так полагаю не я одна… Почему в ее день рождения наш Город дал ей эту историю? Это было обычное пожелание счастья.
— Время рассудит нас, — сказал Демон.
— Времени нет, — возразила Василиса Андреевна. — Вы обязаны взять в жены Пани Дарью. Шанс упущен. Мир остался жив. Ни жив, ни мертв… И пока он с ней, ей не услышать свое сердце, не понять, что она любит не его, а вас.
— Не все потеряно. — Демон взглянул на пустую дорогу. — Нам лучше исчезнуть…
Мину т пять спустя Маша положила букет белых лилий на черный гранит могилы Вильгельма Котарбинского.
— Оказывается, он похоронен на Байковом кладбище. На польском участке, — сказала она. — А я и не знала…
— Жаль, что о нем так мало знают, — ответил Мир. — Он был превосходным художником.
— Но не таким, как Врубель… — Маша еле слышно вздохнула. — Оба они смотрели сквозь реальность, но видели разное. Один видел бездну, другой видел мир во всей его истинной, невероятной красе и был счастлив как ребенок. Он слишком легко уживался со всеми тайнами мира, включая и главную: что есть зло и добро, печаль и радость, жизнь и смерть, — и они неотделимы друг от друга. Лишь один раз Смерть причинила ему боль… Возможно, Катя права… Гений должен видеть ад. Тот, кто избежал ада, тот, кто прожил жизнь в теплой гармонии с собой, — никогда не достигнет гениальности… к собственному счастью.
— Мне все равно. Своим талантом он спас меня, — сказал Мир.
— Спас нас, — поправила Маша. — Не знаю, смогла ли бы я потерять тебя…
Пару секунд она молча смотрела на окруженный серебряной оградой черный могильный крест:
WILHELM
KOTARBINSKI
На гранитную плит у могилы спрыгнул с неба солнечный зайчик.
— Видишь? Это же он! — радостно вскликнула Маша. — Он тут, — завертела она головой. — И при жизни его душа словно излучала свет… Вот откуда был свет в душе Котарбинского — он знал, что смерти нет, все бесконечно… Почему об этом порой забываем даже мы, Киевицы?
— Ой, — на мгновение Мир исчез и вновь объявился с книгой в руках. — Я забыл вернуть ее в библиотеку. — Подожди, я сейчас…
— Погоди, — Маша взяла потертое издание из его рук. — Я тоже забыла рассказать тебе… Странно, но я оказалась права. Когда он второй раз встретил Ангела Смерти, он узнал его… и принял как старого доброго друга, — осторожно, словно боясь спугнуть его, Маша погладила солнечный зайчик на черном камне и зачла окончание главы:
«Умирал Вильгельм Александрович Котарбинский в полусознании. Каждое утро грезилось ему, что кто-то приходит в его комнату, садится на кровать в ногах, играет с ним в шахматы „вслепую“, без доски, и каждый раз проигрывает и молча уходит.
Однажды, когда сестра принесла больному дневной завтрак, он сказал ей:
— Сегодня он опять приходил, играл со мной, и сегодня он выиграл, значит, сегодня я умру.
Сказал это так спокойно, точно говорил ей:
— Сегодня я пойду погулять.
Умер под вечер, спокойно, в полном сознании».
[4]
