Если б наш разговор состоялся, Андрей был бы ночью со мной…
«Он был бы жив, если б остался с тобой!» - сказал Женя.
А может, его убил Женя - лучший друг Женя, отмахнувшийся от Костиного беспокойства («Остынь, поверь мне, он там») так же, как отмахивался от беспокойства Андрея обо мне, от меня и от самого Андрея, предпочитая ему иллюзию о друге?
«Если бы я спохватился раньше…»
Андрея еще можно было спасти!
Или его убил Сашик, закричавший: «Если еще раз вспомнишь о ней, я уйду»? Лишь потому, что после перемирия Костя всегда был «таким, как раньше», и Саша не хотел отдавать краткий миг иллюзорный любви - ни мне, ни Андрею…
Андрей был пьян. Он принял лекарство и залез в холодильник. И заснул навсегда.
Глупая смерть. Невыносимо глупая смерть. Нестерпимо глупая. Страшно. Ужасно. Ужасней ее только наша жизнь. Жизнь, которая убила его. Его убила наша легкость, воздушность, блядскость. Наша мертвенность. Наша маленькая сплоченная самовлюбленная компания живых мертвецов.
Андрей сам назвал имя убийцы:
«Вы все убьете и не заметите…»
Мы все убили его. Все! Невиновна лишь Инна. Она просто ушла, не пожелав иметь с нами дела.
* * *
Я знала, что сейчас перейду дорогу, приду домой и вызову милицию. Знала, что тему экстази можно опустить, достаточно фразы «он был очень пьян». Мало ли пьяниц засыпают на морозе навечно? И еще я знала, что Бог - не мертв и не простит нас. Это было бы чересчур удобно, воспользовавшись его смертью на кресте, наделить его подходящими к случаю качествами. Сказать, что он любит нас любыми, он все понимает… Поймет и нас. И поверить в это.
Но я воспитывалась в театральном, где давали развернутые ответы на все «Кто виноват?» и «Что делать?», где все ошибки, проступки и даже случайная смерть были логичны. Все пьесы писались о чем-то… И я точно знала, о чем наша жизнь.
Умереть! Умереть… Желание скрутило, как приступ. Я слишком привыкла к смерти, чтоб мне не захотелось сбежать от ответственности. Спрятаться в подмышку «настоящего друга» - от невыносимости этой вины.
Но не могла. Андрей был слишком большой жертвой, слишком большой. И если по невнятному решению свыше меня решили спасти ценой его смерти, я утратила право разменивать свой, столь дорого оплаченный срок на бездарные самоубийства, бездарное веселье, бездарную работу, бездарные иллюзии… Я не знала, стою ли я такой жертвы. Мне казалось, что не стою. Не отплачу за нее. Буду платить каждый день и не смогу вернуть долг. И мне хотелось сбежать от неоплатности этой расплаты.
Точно так же мне часто хотелось уйти с середины спектакля. Но я не уходила. Игнатий заставлял нас смотреть до конца. Иначе не понять смысл пьесы.
Почему он не сказал мне, что невозможно понять свою жизнь, если не досмотришь ее до конца?
