Теперь оставалось только открыть тоннель.
Открыть, пройти через него, полюбоваться на дачный домик и немедленно возвращаться, забрав Иньку, маленького мальчишку.
Подлистовье, окрестности железной дороги на полпути от Листвы до Волоколамска, станция «Девяносто первый километр».
* * *
Алей покинул рощу Старицы и попал из полудня в полночь. Свет по всей квартире был выключен, с отвычки Алей ослеп, споткнулся о собственные ботинки и пребольно вписался лбом в угол. «Тьфу ты, блик!» – злобно прошипел он, нашаривая на стене выключатель. Вокруг прыгали искры.
Он по-прежнему не чувствовал усталости. Ему только казалось, что он простудился. Глаза воспалились, трудно было смотреть прямо, все время хотелось зажмуриться. Раздражала слабость в руках и пальцах, неприятная тяжесть гудела в голове. Но неутихающая тревога трясла Алея, как электрические разряды, и ему даже на ум не приходило, что он устал.
«Я нашел», – торжествующе думал он и вслух повторял, гордо и почти зло, почти выкрикивая:
– Я нашел!
Оставалось только прорезать материальный тоннель. На волне лихорадочного торжества, внезапного успеха это представлялось совсем простой, элементарной задачей. Ждать завтрашнего дня? Зачем терять время? На кой черт сдался ему Стародубцев со своими консультациями, если в руках у Алея проксидемон?
О предупреждениях Осени Алей уже забыл напрочь. Как и о самой Осени. Он снял с шеи змею и вытянул руку. Рука дрожала. Пришлось напрячься, чтобы усмирить дрожь. Потом Алей приказал демону:
– Выходи!
Змея дрогнула в руке.
«Он будет болтать», – вспомнил Алей и подумал, что это получится какая-то совершенная чертовщина дурного вкуса – разговаривать со змеями.
– Эн, прими форму попугая.
Второй рукой Алей подхватил болтавшийся хвост и так же, как Вася, слепил из змеи ком живого теста. Сейчас происходящее уже не казалось сверхъестественным. Оно даже не удивляло. Все чувства уступали одному порыву, приказу воли.
На ощупь тесто оказалось довольно приятным – несклизким, нехолодным. Алею вспомнилось, как мама замешивала тесто для плюшек. Таким и был бесформенный Эн – мягким, чуть текучим, припорошенным мучицей. Ком повозился у Алея в ладонях, отрастил крылья и больно царапнул кожу когтями. Когда на тонкой кожице попугая повылезли зеленые перья, он тяжело прыгнул вверх и запорхал под люстрой. Алей следил за ним с веселым оскалом, не позволяя себе щурить глаза.
– Ну что пялишься? – нервным скрипучим голосом осведомился попугай. – Попить дай!
Алей фыркнул и сходил на кухню за блюдцем воды.
Он поставил блюдце на стол и опустился в кресло рядом. Попугай спланировал к воде, но не рассчитал траекторию и ударился о край стола. Он бы упал на пол, если бы Алей его не поймал.
Убившийся попугай застонал в его ладонях, задрав лапы. Это был какой-то совершенно мультяшный комический попугай, вроде блудного Кеши. Сам демон, похоже, предпочитал другой образ, потому что сквозь стоны ясно послышалось:
– Это я, почтальон Печкин… Принес заметку про вашего мальчика…
– Спасибо, заметку уже читали, – сказал Алей, выкладывая демона на стол. – В путь-дорогу пора.
– Щас! – рявкнул попугай и перекатился на лапы, превратившись в нахохленный и озлобленный комок перьев. – Сволочи! Ненавижу вас! Никуда не пойду!
– Что?..
– Что слышал! Жрать неси. И подушку дай. Я спать буду. Потом срать буду. И ссать буду. Потом опять пить, жрать и спать. И так – пока не надоест. А мне долго не надоест! Думаешь, приятно, когда тебя в металл загоняют?!
Алей растерянно помотал головой. Полохов предупреждал его, что демон будет болтать и болтать с самыми дурными намерениями, но он как-то иначе себе это представлял. Серьезнее, что ли…
– Думаю, неприятно, – примирительно сказал он. – Но давай поговорим как деловые… попугаи. Я достал тебя из металла. Мне нужно, чтобы ты поработал. Меняй ай-пи, режь тоннель, что там тебе положено делать как прокси-серверу…
– Вот! – вскричал попугай и взвился. – Вот что я ненавижу больше всего!
Алей поморщился. Чепуха, которую нес Эн, начала ему надоедать.
– Ты прокси-сервер, в этом твоя природа, – устало бросил он. – Мне тебя Полохов выдал для работы. Заткнись и работай.
– А больше всего я ненавижу твоего Полохова, – свистящим шепотом сказал попугай и крылья расправил, как орел.
– С чего же?
– Я демон! – выкрикнул Эн и взвился над монитором, отчаянно хлопая крыльями. – Я Эрниксиан, Демон Врат! А мерзостный Полохов сделал из меня прокси-сервер. Как я должен к нему относиться?..
– Вероятно, плохо, – согласился Алей. – Но это не снимает с тебя твоих обязанностей.
И логика, и чутье согласно подсказывали ему, что чем меньше сочувствия проявлять к демону, тем легче заставить его работать, и тем он безопасней.
– Обязанностей? – переспросил Эн и гаденько захихикал.
– Режь тоннель. Координаты параллели определишь сам, ты их знаешь.
– Ах, Алик, – сказал попугай и лицемерно вздохнул. – Ты, кажется, не осознал. Кто Вася, а кто ты? Вася, впрочем, этого тоже не осознает. Тем хуже для вас обоих.
– Это не твоя печаль. За работу.
Попугай сел на монитор и обиженно повернулся к Алею хвостом. Хвост оказался куцый, кем-то подранный. Не исключено, что самим Васей. «Или демонической кошкой какой-нибудь… – подумалось Алею. – Кто его знает, Полохова, каких он еще демонов оприходовал».
– Это все Вася виноват, – печально сказал Эн. – Я ненавижу Васю. Он отвратителен. Записал меня в прокси-сервера. Он меня спрашивал? Мне это надо? Я честный бес! Искуситель.
– Только что ты был Демоном Врат, – заметил Алей.
– Одно другому не мешает, – с достоинством сказал Эн.
– Бесов не бывает, – хладнокровно сказал Алей. – Ты туннелирующая сервис-программа с богатой фантазией.
Повисло молчание. Попугай смотрел в стену за монитором, напряженно подрагивая хвостом. Алей смотрел попугаю в зеленую спину, уронив голову на руку. Он не испытывал ни малейшего сочувствия и понимал, что это правильно. Еще минута, другая, и Эн должен был сдаться.
– Ненавижу Васю, – жалобно повторил Эн. И вдруг расправил крылья: – Алик, ты хоть догадался, что он твой Якорь и есть? И все твои неприятности из-за него? Ты ему веришь? Он тебя не любит. Из-за Осени. Он за Осень кого угодно порвет, я-то знаю. А ты ее даже не любишь. Ты клятву ей дал и нарушил. И наорал на нее к тому же. Алик, ты любишь кого-нибудь вообще? Ты ведь даже Инея не любишь. Тебе не найти его надо, а доказать всем, какой ты крутой. Ты очень крутой, Алик! Ты собственную мать презираешь…
– А тут мы замолчим, – мягко сказал Алей. – Это было грубо, неаккуратно. Можно сказать, в молоко. Пальцем в небо.
