И папа Алея, сильный и смелый, пришел сыну на помощь.
Вот только что именно он сделал, сын так и не понял.
– Чертовщина, – повторил Алей и выпрямился.
Чайник вскипел, но пить уже не хотелось. Хотелось спать. Время шло к утру, скоро должны были проснуться дети Рябины. Алей решил, что нужно урвать несколько часов сна. Утро вечера мудренее.
Он выключил Рябинин ноутбук, выключил свет на кухне и тихо прошел к себе.
* * *
Иней сидел на бревне и бездумно чертил на земле веточкой.
Когда они вернулись в лес, к папиной зеленой палатке, он минут пять только и делал, что вздыхал от облегчения. В лесу было спокойно. Так тихо-тихо. Рядом речка, дачный поселок, люди живут… Никаких ужасных пустых городов и ужасных брошенных деревень. Иней за всю прошлую жизнь не натерпелся столько страху, сколько за эти дни. Он думал, что с Шишовым плохо и противно, но это просто детские игрушки оказались по сравнению с пережитым.
Внутри у Инея было горько от обиды. Он обнаружил, что приключения – это плохо и противно. А в мультиках – так интересно! Захватывающе. Иней примерял свою новую жизнь на мультики и честно признавал, что смотреть ее по телевизору было бы здорово. Суперски. Особенно вместе с Ленькой…
И где сейчас Ленька? И собака его. «Скучают, наверное», – подумал Иней и вдруг так сильно заскучал по ним, что слезы навернулись на глаза. Он очень, очень хотел обратно.
Когда-то он придумывал истории про то, как волшебным образом вернулся папа и забрал его от Шишова. И папа волшебно вернулся и забрал. Это наводило Инея на мысль, что придуманные им истории имеют какую-никакую силу. Поэтому теперь он придумывал, как к ним придет Алечка и… Нет, Иней не хотел расставаться с папкой. Папка был чудесный. Но Иней уже устал от приключений, а папа все не уставал и не уставал.
Иней хотел домой.
«Домой» у него теперь стало целых три: один дом – где мама и Шишов, второй – вот тут, где зеленая папкина палатка, а третий – в квартире бабы Зури, где жил Алик. Иней хотел к Алику. У Алика бы ему точно жилось хорошо. Не надо было бы прятаться, убегать, огрызаться, злиться. Вот это настоящий дом – когда не надо ничего такого делать. А когда надо – то это и не дом вовсе, одно название.
Иней придумывал истории про Алика и так в них верил сам, что почти всерьез писал Алику весточки. Ногтем на столе написал в ведьминой избушке, пока папа отстреливал мутантов на опушке леса. Честно говоря, до сих пор Иней не верил в мутантов. Алик объяснил ему когда-то, что мутантов и зомби придумали для прикола, чтобы кино снимать и игры делать. А вот оказалось, что правда. Но настоящие мутанты были очень страшные, кошмарные просто. Иней среди ночи просыпался с криком – ему снилось, как плетутся вдали по бурьяну сгорбленные, расслабленные какие-то фигуры, падают, сбитые пулями, и снова поднимаются и плетутся… Папа только посмеивался и перезаряжал ружье. Больше всего Иней боялся, что папа и ему предложит стрельнуть, а у Инея не хватит духу, и значит, он не мужик. Но папа не предложил, всех пострелял сам.
А потом они уехали в пустой город, где была ночь, и из этой ночи и города вдруг попали в другой город, живой, где был день. Иней не понимал, как так получилось, и только молча боялся. Он так искусал губы, что они никак не могли зажить и горели. И из города, где был день, они опять уехали в лес, в палатку.
Иней не знал, зачем они так мечутся. Папа говорил: «Пора!» – вставал и брал его за руку, и все менялось, мир менялся, становился еще страшнее, чем был. В одном из миров им пришлось бросить машину. Кажется, они от кого-то убегали. Иней один раз прямо спросил папу, от кого они бегут, но папа не ответил. Сказал: «Так надо, сын, поверь мне. Скоро поймешь». И все.
Иней верил папе. Он просто очень устал.
Теперь папа сидел в палатке и перебирал струны гитары. Он пел страшную песню, и пел ее сам себе. В ней звучала папина таинственная жизнь, его далекие печальные странствия и неведомые друзья. Очень взрослая была жизнь. Иней примерял ее на кино, и кино выходило интересное, а на самом деле получалось просто очень тоскливо. Иней старался не слушать, но все равно слышал. Как-то неловко было затыкать уши.
Там, где остров, заросший осокой, посреди безымянной реки,
Полустерты эпохой далекой, проходили с боями полки.
Вот зеленый цветущий пригорок – как солдат, в нем лежит пулемет…
Здесь рассвет занимается споро и умытое солнце встает,
Тихо тают ночные туманы, сладко пахнут цветы над рекой.
Нам, недобрым, усталым и странным, хорошо отойти на покой.
Набело выбелит снег виски.
Выбери имя своей тоски.
Ты послушай, отшельник, послушай, ввечеру над водой наклонясь,
Как отводит косматую душу буреломов и осыпей князь,
Как лисица выходит на зайца и ложится ночная роса.
Может статься, тебе не приснятся этой ночью друзей голоса.
Помнишь, старый, как мы поднимались к поднебесью, где искры звенят?
Ни изъяна на синей эмали. Не печалься. Не помни меня.
Лиц и поныне черты резки.
Названо имя твоей тоски.
Пусть иссохшие черные ели смоляную роняют слезу —
Надо льдом, в снеговой колыбели теплой жилкою бьется лазурь.
Там, где радуги, словно коровы, серебристую щиплют траву,
Не имея ни хлеба, ни крова, я теперь беспечально живу.
Светлый дуб гробовой доски
Скроет имя твоей тоски.
Папа допел и выбрался из палатки. Он улыбался, но лицо его было грустным. Иней вздохнул.
– Ты как, мужик? – ласково спросил папа. – Устал?
– Ага, – признался Иней.
– Я тут решил: посидим-ка мы в лесу, отдохнем. Я тебя обещал на охоту взять. Пойдешь охотиться?
Иней не ответил. Совсем недавно он так мечтал пойти с папой на охоту… Папа подошел и присел на корточки рядом с ним. Заглянул в глаза.
– Ну что ты? – спросил он встревоженно и виновато. – Прости меня, укатал я тебя совсем.
Иней снова вздохнул. Папа забеспокоился.
– Инька! – воскликнул он. – Да что с тобой? Разнюнился.
Иней вздохнул в третий раз, набрался смелости и сказал:
– Пап. Я домой хочу.
Ясень помрачнел.
– К Шишову? – спокойным голосом спросил он.
– Нет, – Иней кинул на него быстрый взгляд. – К Алику. Я по Алику соскучился.
Ясень моргнул, озадаченно нахмурился – и вдруг рассмеялся.
– Так что ж ты молчишь-то? – шутливо возмутился он, тиская сына за плечи. – Поехали к Алику!
Он встал и поманил Инея за собой. Иней недоуменно заморгал и слез с бревна. Не то чтобы ему хотелось новых приключений, но раз папа обещал к Алику… Они обогнули колючую купу елочек, проломились через малинник, влезли на холм и там нашли (Иней так и вытаращился) двух сказочно красивых вороных лошадей в блестящей, будто золотой, сбруе. Лошади храпели и косились на них огненными глазами.
