Прошло почти два месяца. Однажды, вернувшись с репетиции, я обнаружил в почтовом ящике сложенную вчетверо газету. Региональную, трехдневной давности. Мое внимание привлекла заметка на последней странице в рубрике «Происшествия», обведенная жирным черным фломастером.
«Вчера вечером, около 23 часов, у дома номер 8 по проспекту Градостроителей найден труп девушки. Жители дома опознали погибшую как свою соседку, Настю Светличную, 18 лет. По заключению судмедэксперта девушка покончила с собой, выбросившись из окна девятого этажа. Также врач сообщил нашему корреспонденту, что Настя была на втором месяце беременности. Родители погибшей доставлены в больницу в шоковом состоянии».
Вот так, Настюш. Как я ни старался, а ты все-таки попала в местную прессу. Правда, без Ворона.
Нашарив в баре первую попавшуюся бутылку, я выпил залпом едва ли не четверть.
Ни вкуса, ни запаха не почувствовал. И в голове не зашумело.
Газета всё еще лежала на столе. Заголовок лез в глаза, стоило мне хоть на секунду повернуться в ее сторону.
«Погибшая девушка была беременна».
Была…
А этот гад сегодня мне улыбался! Рекламным контрактом с «Сотелкомом» размахивал!
Подонок!
«…беременной…»
От кого?
У меня был пистолет – чешский «Че-зет», купил как-то по случаю. Не знаю зачем. Может, из вечного мужского петушизма хотелось почувствовать себя крутым с огнестрельной железкой в руках, может, не слишком надеялся на охрану. А то и без причины – просто так. Чтоб было.
Вот и пригодился. Ведь я знаю, где Артур сейчас.
Ствол лежал в сейфе, пока я возился с замками, снова захотелось выпить.
На сей раз для храбрости.
Так я и пришел на кухню: в одной руке пистолет, в другой – початая бутылка коньяка.
Плюхнулся на стул, положил оружие перед собой. Хлебнул из бутылки, собираясь с мыслями.
Прости меня, Настюш. Тогда у меня не хватило смелости, но сегодня я заставлю его попросить у тебя прощения. Перед тем, как…
Коньяк кончился. Хорошо в холодильнике еще оставалось шампанское – подарок от кого-то из поклонников. Утром принес курьер.
Где-то в полночь я отключился.
Ни коньяк, ни шампунь так и не прибавили мне смелости.
А утром вместе с похмельем, больной головой и адреналиновой тоской пришла депрессия.
«Кому ты нужен сам по себе, трус и жалкий неудачник! Теперь ты навсегда – Ворон. Не Саша, Сашок, Александр или Шура, только Ворон. В тебе видят только его. Поклонники, журналисты, коммерсанты от шоу-бизнеса… и женщины в том числе».
«Пятую часть со всего, понимаете, Саша», – сказал тогда Артур.
Боюсь, я только сейчас начал догадываться, что он имел в виду.
Двадцать процентов от любой прибыли с образа Ворона принадлежат Артуру. Деньги за выступления, записи, показ клипов, доля с рекламных контрактов. Всё!
И в том числе – почет, обожание, любовь. В нашем мире они – тоже прибыль.
Самый близкий мне человек, любимая женщина теперь всегда будет моей только на четыре пятых.
Лучший друг одновременно станет и приятелем Артура.
Мои сын или дочь на двадцать процентов будут не моими.
Даже жизнь принадлежит мне только на ноль восемь целых.
Жизнь… Стоп!
Я замер.
Жизнь – да. А смерть?
Нетвердой рукой я нащупал пистолет. Снял с предохранителя.
По нашему договору выходит, что пятая часть от могильного холода и великого ничто достанутся Артуру. Кем бы он ни был.
Забавно, кстати. Как это выглядит – быть мертвым частично? Отнимется нога? Парализует левую половину лица?
Жаль, мне не доведется увидеть. Но всё равно забавно.
Я даже улыбнулся.
Но, заглянув в холодный зрачок пистолета, я понял, что мне значительно интересней другое.
На что похожи оставшиеся на мою долю двадцать процентов от жизни?
Как вы думаете?
Вот и я не знаю…
Но попробовать интересно.
Четыре страницы из черной тетради
Лейтенант внимательно изучил документы, пропуск, буркнул:
– Сейчас.
Лениво взял с пульта трубку. Доложил:
– Дежурный. Тут адвокат пришел. К задержанному Ивлеву…
Дальнейшего разговора Влад не слышал – лейтенант развернулся в кресле, широкая спина в пропотевшем милицейском кителе скрыла все звуки.
В следственном изоляторе жарко и душно. Прикрученный к стойке китайский вентилятор лениво ворочает лопастями, гоняя по коридору раскаленный воздух.
– Проходите, – процедил лейтенант сквозь зубы. – Второй этаж, комната двести шесть.
Следователь поначалу вел себя сухо и официально, но расстегнутый на две пуговицы ворот рубашки и темные пятна под мышками не слишком шли к суровому тону. Постепенно он расслабился, а узнав, что они с Владом заканчивали одну и ту же академию, даже проникся к адвокату сочувствием:
– Вот ведь как бывает, а? В каком году ты академию-то закончил? Во во, на два года позже меня, только я уже старший следователь, а ты за босса своего бумажки носишь. Знаю я такие расклады! Вашему бюро предложили защищать этого гнидника Ивлева, зеленых пообещали отсыпать. Начальство заинтересовалось…
– Аркадий Наумович сказал…
– Наумыч твой… – Следователь понимающе хохотнул. – Сын юриста, да? Ха. Прежде чем всерьез браться за дело, решил тебя вперед послать, чтоб посмотрел – можно ли из него чего-нибудь извлечь: по ТВ раскрутить, если дело громкое, или же, если защиту легко будет построить, еще кусочек славы себе отхватить. Ну, как всегда у вас, по обычной схеме – справедливость, милицейский произвол, правовое государство! Только гиблое это дело, Слава, гиблое…
Влад поморщился: с самого детства терпеть не мог, когда называли Славой, – слишком уж похоже на какой-нибудь лозунг.
– Ладно, – следователь поднялся, отпер сейф, достал тоненькую пластиковую папку. На корешке мелькнула белая наклейка с номером дела. – Чего я тебе мораль читать буду? Дело возбуждено, первичная экспертиза проведена, свидетели опрошены. Читай. Сам всё поймешь.
Кивнув, Влад придвинул папку к себе. Следователь иронически улыбнулся и, не спуская с адвоката глаз, закурил, стряхивая пепел в форточку.
Из протокола опроса свидетельницы Козинец Аллы Тарасовны, соседки, выходило, что подозреваемый позвонил в квартиру своей жертвы – некой Татьяны Вилановой:
«…да я, сынок, мусор собралась вынести, подошла к двери с ведром-то и слышу: лифт к нам на этаж приехал. Кто бы это, думаю? Игорек мой, сын, значит, только к концу недели обещался приехать, у Борьки Веснина все на работе сейчас, разве что к Танечке кто-нибудь… Ну, я на всякий случай в глазок посмотрела. Времена опасные, сам знаешь, у нас второй год на подъезде объявление висит: угроза, мол, террористических актов… Гляжу, значит, парень из лифта вышел, невысокий такой, в темной рубашке, статный, – ну, думаю, у Таньки-то нашей ухажер новый объявился!»
