– Высота?
– Шесть восемьсот!
Он обернулся. Посмотрел сразу на всех.
Есть такой особый взгляд у командиров и начальников – вроде бы как поверх голов смотрит, а вроде как каждому в глаза.
– Об увиденном – молчать. Запись в бортовой журнал не делать, а куда следует, я сам доложу…
Чувствуя сладкое приобщение к тайне, Федосей промолчал. Он-то знал то, что, возможно, не положено было знать этим простым ребятам, но ничего не поделаешь – у каждого свои тайны.
– Второй. Вон второй!
Пилоты бросились от борта к борту.
А вот этого он и сам не знал…
Следом за первым из облаков вынырнуло второе яйцо и точно так же, круто развернувшись, ушло в облака.
Деготь с профессором, выходит, времени зря не теряли…
СССР. Свердловская пусковая площадка
Март 1929 года
Первым, кого Малюков встретил на земле, оказался, конечно же, Деготь.
– Ты вовремя! – бодро сказал старый товарищ. – Мы с профессором тебя уж заждались. Тут такие дела грядут! Закачаешься!
Он оглянулся на людей вокруг и весело подмигнул. Мол, есть новости, только до другого места подожди…
– Да знаю я ваши новости…
Деготь, ухватившийся за его чемодан, отпустил ручку и вопросительно наклонил голову.
– Видел я вас сегодня, соколы Сталинские…
Коминтерновец усмехнулся и, подхватив-таки чемодан, пошел к выходу. Федосей догнал, понизив голос, спросил:
– Когда второй аппарат-то собрали?
В глазах товарища плясали веселые чертики превосходства.
– Два дня назад… И не только его. Теперь мы – о-го-го! Знаешь, сколько народу теперь в спецлаборатрии работает? У-у-у, брат! Сила! Пойдем, пойдем. Все покажу. Да не только покажу. Дам рукой пощупать!
Есть радости мелкие – только-только самому почувствовать, а есть – громадины. Не одному – всем хватит. Радость Дегтя из таких. Она передалась и Малюкову. Что-то хорошее у них произошло, не для одного – для всех!
Ясно, что есть что рассказать товарищу.
Тот подхватил Малюкова под руку и потащил наружу. Стоявший у машины незнакомый водитель открыл дверцу.
В машине Деготь, правда, тоже не стал говорить, а сам забросал Федосея вопросами – как Москва, что привез, какие новости.
А вот в лаборатории…
Открыв дверь, он дружески толкнул товарища в спину.
– Погляди, что мы тут без тебя соорудили!
Профессорский аппарат, неделю назад смотревшийся как карандашный набросок, теперь обрел реальность многокрасочной картины, все уже было на своем месте – и холст, и краски, и золоченая рама, и даже подпись художника.
– Ты внутрь, внутрь загляни, – прокричал товарищ, скрывшись в лаборантской. – Удивись да порадуйся!
Федосей обошел вокруг, глядя на аппарат так, словно впервые его видел. Он казался огромным, и при этом изящно-невесомым. Малюков насмотрелся за свою жизнь на аэропланы и дирижабли и за тяжестью металла умел чувствовать то же легкое изящество, что роднило между собой все летательные аппараты. В профессорском чуде это качество также присутствовало.
Сбоку, размером чуть меньше человеческого роста, нашелся люк. К нему вели сколоченные из ящичных досок грубоватые ступени. Пальцем проведя по головкам болтов, Федосей насчитал четырнадцать штук. Что-то там, в заатмосферном пространстве было такое, чего профессор сильно опасался.
От толчка крышка неожиданно легко уехала вовнутрь. Высоко задирая ноги, Малюков забрался в аппаратное чрево. Там пока было темно и пахло металлическими стружками, лаком и чем-то благородно-кислым. Поводив вокруг себя руками, наткнулся на трубу. Наверняка можно было как-то включить освещение, но он не стал разыскивать выключатель, а вернулся к люку. Там уже стоял, улыбаясь, Деготь.
– Хорош аппарат?
– Хорош… Только забираться неудобно, – заметил Федосей.
– В шинели да с шашкой – да. Только зачем тебе там шинель и шашка? – отозвался коминтерновец.
Ждали его не напрасно.
Когда узнал для чего, то у него аж глаза защипало. Ай да профессор! Ай да человек! Настоящий красный интеллигент!
Испытания «Иосифа Сталина» могли бы начаться и два дня назад, но профессор настоял, чтоб подождали Федосея. Малюков тогда прямо спросил – почему, а профессор отшутился. Сослался на суеверие. Мол, вместе они в огне не сгорели, в воде не утонули, а это для Судьбы что-нибудь да значит…
Чекист улыбнулся внутренне. Сразу видно – хороший человек немец. Наш человек!
Теперь они полулежали в удобных сетчатых креслах и ждали старта.
Деготь и впрямь оказался прав – шинелей не понадобилось. Оба были одеты в короткие плотные кожаные куртки и летные шлемы. Экипированный так же, как и они, Ульрих Федорович щелкал переключателями, смотрел, как загораются разноцветные лампочки на щитках.
Особых удобств в кабине не было, да и не нужны они были на стадии испытаний. Даже с естественными надобностями придется повременить. Чтоб не случилось неприятностей, медики что-то им вкололи, и теперь если чего и хотелось – так побыстрее взлететь.
Профессор посмотрел на них мельком, улыбнулся. Больше внимания он уделил приборам.
Малюков с завистью покосился на товарища. Тот сидел тихо. На лице читалось спокойное ожидание какой-то мелочи. Вроде как ждал, когда принесут заказанное пиво или, допустим, свежую газету.
– Готовы?
– Натюрлих, профессор, – ответил сразу за всех Деготь. – Хоть в бой, хоть в строй…
Федосей заметил, как губы профессора шевельнулись – то ли улыбнулся, то ли прошептал что-то. Слово он не разобрал. Ему, похоже, тоже было весело.
– Что ж… Тогда – вперед!
А в ушах Федосея стучали маленькие барабанчики и печально пела труба, словно провожала героев в последний путь.
Страшно…
Орбита Земли. Звездолет «Иосиф Сталин»
Март 1929 года
…Лететь на аэроплане, конечно, было бы удобнее, но не залететь сюда аэроплану!
Больше часа поднимался вверх «Иосиф Сталин»!
Больше часа тянущая их вверх сила клокотала, гремела под металлическим полом, наливая тело свинцом.
Сперва все было тяжело – руки, ноги, даже голова стали как чугун, но в какой-то момент, когда они набрали скорость, вес стал уменьшаться.
Он пропадал постепенно и в какой-то момент исчез вовсе. Профессор предупреждал их, что такое непременно случится, но все равно момент наступил неожиданно.
Ощущения были совсем не те, что при полете на аэроплане. Федосей побледнел, почувствовав, что внутренности сдвинулись с места и поползли вверх по пищеводу.
