– Видел? – с подозрением переспросил Толстый.
– Да. Случайно. Так он объявился здесь? Обязательно будет налаживать свои порядки.
Свистун, стоявший рядом, нервно засмеялся. Толстый поморщился.
– Да уже, в сущности, наладил… Слава Господи, предупредил нас Варибобу. Иначе, массаракш… я и не знаю. Вот же дятлова задница! – разозлился он. – Думал, по-своему упромыслим. Так нет, все прахом пошло. Ладно, мужик, дальше такое дело: пока мы хлебушек с маслицем из уездных жителей вытряхивали, Фильш со своим этим одноруким, Вепрь его прозвище, переменили власть в форте. Чтоб ты знал: Рада уже нет. Официально, он застрелился, когда Совет решил свернуть Северную военно-народную демократическую республику. Ее, кстати, больше не существует. Теперь в Черогу столица Северной социалистической республики и полная диктатура пролетариата. А скоро ее сольют со Срединной социалистической федерацией, коли мы не помешаем. Фильшу – место в правительстве, Дэку – тоже, наверное. Если он до того ссучится, что не откажется…
– Погоди! А неофициально?
– Что тебе – неофициально?
– Как президент Рад Потту жизни лишился? Ты сказал: «Официально, он застрелился…»
– Ну а что тут непонятного? Официально – это для одного Дэка Ему ж надо, массаракш, как-то с рабочей властью мириться. А у его брата в башке засел свинцовый конус. Неведомый вирус, наверное, его породил, и от этой свинцовой опухоли родной брат нашего главнокомандующего скверно приболел: ни ходить, ни говорить, ни дышать уже не может. Полгарнизона знает, что эту инфекцию ему прямо в правое ухо матросики Вепревы занесли. Явно по неосторожности. Правильно я говорю, Варибобу?
Сутуловатый парень подошел поближе и заговорил, виновато улыбаясь:
– Уж так вышло, не сберегли. У меня дядя в охране президентской, он много всего видел и слышал, а потом сбежал… Живой он, дядя мой, хорошо. Второго из охраны… сначала услали, а потом это самое. Во избежание, так? А главнокомандующему честь по чести объяснили: как только заявил Вепрь Раду Потту, что отныне президентская власть отменяется, и власть будут избирать солдаты с рабочими, тот и того… в голову себе… Только вот матрос, ну, из тех, кто Вепря этого сопровождает, когда выходил от господина президента, шомпол от крови тряпицей чистил. Надо думать, сначала он этим шомполом в ухе у прим-майора крепко поковырял, ну а мертвецу, ясное дело, кто мешает застрелиться?
Рэм молчал потрясенно. Ему уже начало казаться, что война стихает и станет он когда-нибудь гражданином маленькой страны на севере бывшей Империи. А война-то еще только-только закипать начала…
– Так-то, брат, – продолжил Толстый. – Спасибо Варибобу. Они ждали нас на вокзале. Нашу Продбригаду с харчишками я имею в виду. Пулеметы, снайперы, броневики. Своих же товарищей… Пришлось бы нам тупо разбегаться кто куда, мужик, по мешку на плечи, и ходу, а там уж каждый о себе позаботится, если б не одно обстоятельство. Есть у нас в штабном вагоне радиостанция, ну, ты знаешь…
– Знаю. Очень хорошая, на корпусное командование рассчитана.
– Ну да, Рэм, ну да И вот только мы тебя тут оставили, еще до Сортировочной не доехали, а по двум каналам в одно время начали беспрерывно передавать одну фразу: «Над всей Срединной – безоблачное небо! Над всей Срединной – безоблачное небо!» А потом объявление, массаракш, хоть стой, хоть падай: «Группа национально мыслящих военачальников, предпринимателей, деятелей культуры и депутатов незаконно свергнутого Временного комитета обвиняет хунту безжалостных убийц, грабителей, разрушителей государственности и традиционной нравственности в преступных действиях. Эти люди недостойны присвоенной ими власти над великой страной. Эти люди действуют против народа, его интересов и его культуры…» Ну и так далее – все правильно говорили! И про хонтийскую сволочь, которая их из-за границы подкармливает, и про тайные мистические ордена, которые на самом деле правят этой сворой, а сами давно свихнулись на своих кровавых жертвоприношениях… – И тут в голосе Толстого зазвучал восторг. – Слышишь, Рэм, это наши! Генерал Амо Шекагу поднял белое знамя чести и справедливости! Пока Фильш и Вепрь со всей сворой тут орудовали, в их же столице случился переворот. Да какой переворот! Самый что ни на есть который нужно.
– Чья там нынче власть?
Толстый с досадой махнул рукой:
– Да в том-то и дело – ничья! Бои там идут. Недоперевернул Шекагу страну. Борьба идет в столице, и кто кого одолеет, пока не ясно.
Тари подергала Рэма за руку, а когда Рэм повернул к ней голову, то увидел лицо, похожее на сундук с навешенным на него замком. Тяжелым старинным замком, обеспечившим сундуку полную непроницаемость. Женщина сказала негромко и холодновато:
– Я пойду, Рэм… Я буду дома, пока у тебя дела. Я же вижу – у тебя тут дела… важные. Решай их… сам.
И попыталась высвободить руку. Но Рэм воспротивился.
– Нет, ты должна остаться.
– Зачем?
– Пока просто останься, я прошу тебя. Позволь мне пока не говорить, но, уверяю тебя, речь идет о важном деле.
Она кивнула.
– Тебе вообще-то интересно, Рэм? – с легким раздражением осведомился Толстый.
– Мне в высшей степени интересно. Мне так интересно, как еще в жизни никогда не было. И прежде всего мне интересно, как вас встретили на вокзале… с использованием пулеметов и прочего арсенала.
– Никак, Рэм! – с отчаянным весельем ответил ему Толстый.
– Мы им, гадам, жэдэ-полотно рванули, хрен нас возьмут! – сказал Свистун.
– Ну, полотно – это потом, – принялся разъяснять Толстый. – Это совсем потом А сначала мы изготовились к бою, подъехали поближе и остановились в четырех сотнях шагов от вокзала. А затем отправили им трехдюймовый гостинец тютелька в тютельку посередь пакгауза, откуда на нас пара раларовских задниц через оптические прицелы смотрела. Знатно разворотило, душа радуется! Переговоры, понятно, начались. На серединочке с ними сошлись, у водокачки. Я, да Лысый, да Свистун, да сержант Тоот с нами – он человек грамотный, культурный, два года в гимназии преподавал. А с их стороны – Дэк, понятно, да Фильш, да Вепрь. Фильш принялся орать, такая у него манера, ты знаешь. Вепрь – с угрозами. Оружие, мол, сдать, продукты сдать, а потом революционная власть решит, как с нами поступить. Но лучше, мол, добровольно отказаться от сопротивления, иначе другой разговор будет. А Тоот ему вежливо так: «Мы в формировании очередной революционной власти не участвовали и вас не знаем Мы считаем законной предыдущую». Фильш тут же багровый сделался, Вепрь побелел. Дэк был мрачный, мало говорил. Видно, хреново ему приходилось после таких-то дел. Словом, разошлись мы ни с чем. Вечером мы малость подальше отъехали, остереглись. И верно, массаракш, напали на нас к утру… Жалко, своих же с полдюжины из пулемета пришлось успокоить… Правда, и морячка одного, падаль ходячую, носом в гравий уложили. Опять переговоры, опять без толку. «Революционная необходимость» и прочая начесноченная рыба. Мы своих людей в город – разузнать, как и что. А они нам своих пытаются на поезд присунуть, мутить народ… То в обход пробуют взять, то мину на путях заложить, а мы настороже. Конный отряд и два броневика у нас в тылу, сволочи, поставили, не отпускают. Несколько суток, Рэм, такая петрушка у нас была Понимаешь, чего это мы тебя не могли проведать?
