Лысый в восторге заорал и заухал, точно филин. Варибобу смачно выругался от нестерпимого ликования. Сержант Тоот скромно сказал: «Поздравляю». А Свистун показал, от чего у него такое прозвище: сунул пальцы в рот и так свистнул, что у Рэма на миг отнялся слух и, кажется, даже снег в смущении ненадолго перестал падать.
Вот только старый товарищ Рэма Толстый смотрел на него каменно. Смотрел и молчал. Сунул руку за отворот шинели, пожелал, всего вернее, закурить, но потом вынул оттуда пустую руку, да и продолжил молчать. Уже все угомонились со своими воплями и свистами, а он все молчал, и выходило неудобно.
Затем, угомонив душевную бурю, Толстый перевел взгляд на медсестру. Теперь-то он «заметил» женщину, признал ее существование. И вгляделся в ее лицо, будто пытаясь нечто тайное прочитать в нем, какую-то угрозу на будущее. Та встретила его остро-неприязненным взглядом И тогда Толстый произнес официальным голосом:
– Я поздравляю вас, госпожа Тану. – И добавил, обращаясь к Рэму. – Во всяком случае, она, кажется, не из тех, кто врет, приспосабливается. Будет тебе честной женой. И то хорошо.
Сделал шаг вперед и похлопал Рэма по плечу.
– Держись, сукин сын. Можешь не объяснять, какого хрена ты с нами не поедешь. Ты ведь не поедешь с нами, Рэм.
– Не поеду…
– Ну, чтоб хоть женщина хорошая… Понимаю, хоть и… ладно. Теперь дай-ка сюда приказ о назначении тебя комиссаром Продбригады.
Рэм, не понимая, все же подчинился.
– Свистун, сюда. Спину подставь.
Толстый вынул из планшета химический карандаш ядовито-синего цвета, пристроил планшет на спину Свистуна, а Рэмов приказ, перевернув тыльной стороной, расправил на планшете.
– Лысый, придержи бумажку, чтоб не загибалась… А ты, брат мой блудный, подержи над нами шинель.
Рэм наконец-то сообразил и поспешил с шинелью.
Толстый, послюнявив карандаш, принялся выводить на тыльной, незаполненной стороне приказа буковки, деловито комментируя написанное:
– Писчей бумаги у меня с собой нет. Ждать, пока твоя драгоценная принцесса отыщет ее в больничке, некогда. Чернильницы я тут, на улице, тоже не наблюдаю. А официальная бумага вам с ней, как бы там ни было, понадобится. Вот тебе официальная бумага, бестолковый упырь.
Начало ядовито-синего текста составлено было так:
«Я, командир Продбригады Повстанческой армии справедливости, начальник состава дальнего следования, предоставленного вышеозначенной Продбригаде, прим-лейтенант Рагу Телеску официально регистрирую брак, заключенный по закону и по взаимному согласию между комиссаром вышеозначенной Продбригады прим-лейтенантом Рэмом Тану и медсестрой Черожской уездной больницы Тариши…
– Фамилия-то как твоя?
– Шанизам-Чааргоол.
– Ну, хоть наполовину наша… – пробормотал Толстый. – А хочешь какую?
– Шанизам-Тану.
«…Тариши Шанизам-Чааргоол, в присутствии свидетелей: сержанта Тоота, а также бригадного писаря рядового Варибобу…»
– Извините, ребята, всех перечислять – места не хватит.
«…рядового Варибобу, с присвоением названной Тарише Шанизам-Чааргоол фамилии Шанизам-Тану (Дата, подпись)».
– Кстати, число тут вчерашнее, это когда мы договор заключили. Чтоб у бумажки имелась официальная сила. Вчера я стал начальником состава дальнего следования, поскольку объявил, куда мы драпаем отселева в столицу. А приказ мой о командовании Продбригадой до вчерашнего дня никто не отменял: кому в голову придет делать лишние телодвижения? Забавная штука выходит…
– Спасибо! Век помнить буду! – радостно сообщил Толстому Рэм.
– Еще не все, – буркнул тот.
Он вынул из планшета маленькую печать в латунной оправе.
– Мне это Дэк выдал – удостоверять расписки за реквизированный у «благодарного населения» хлеб. Ни рожна я не удостоверял, мужики, сами понимаете, зато теперь эта штучка-дрючка для дела пригодилась.
Толстый прижал печать к листу, а когда отнял, Рэм едва разглядел сильно смазанную надпись по кругу: «Черожский военный округ. Императорская воинская часть № 2233». В центре красовался вензель последнего монарха.
«Хоть что-то будет со мной из того мира, который относился ко мне ласково…» – умилился Рэм.
Толстый подул на оттиск, свернул листок вчетверо и протянул Рэму.
– Владей. От лица командования… не-пойми-пока-чего… приказываю: счастья вам, уродцы! – сказал и заржал.
К Рэму и – чуть-чуть, осторожненько – к Тари полезли обниматься остальные. Улица наполнилась ободряющими мужицкими голосами. Когда новобрачных поздравили все желающие, Толстый обратился к своим бойцам командным голосом.
– А теперь, сержант Тоот, назначаю вас старшим группы. Немедленно ведите солдат к поезду. Я догоню вас. Командуйте.
– Так точно!
Тоот отдал честь, как это делали в императорской армии.
– К составу шаго-ом… арш!
Толстый глядел им вслед. Скоро дистанция между ним и подчиненными стала достаточной для того, чтобы его слова наверняка не достигли их ушей. Тогда он с горечью произнес:
– Мы все умрем скорее всего. У Шекагу, как я понял, народу мало. И нас тоже – капля в море… Перед столицей отпущу всех, кто побоится идти со мной на смерть. Ты вот… остался. Оно и хорошо, наверное. Будешь жить. Давай-ка, брат, живи за нас за всех. Если тебя тут припрут к стенке, а нам в столице хоть какой-нибудь фарт выйдет, я тебе говорю: ступай к нам… ко мне. Всегда тебе помогу. Только… – и он махнул рукой. Мол, фантазии все это, нечего выдумывать на пустом месте.
– До свидания, Толстый.
– Прощай, Рэм!
Обнялись еще разок перед расставанием Потом командир не-пойми-пока-чего захрустел сапогами по снегу. Спина его, шинельно-винтовочная спина смертника, медленно удалялась. Он не обернулся ни разу.
– Тари…
– Что, Рэм? Грустно тебе?
– Тари, у меня чувство… я уверен, Тари… что больше никогда не увижу этого человека.
– Вот и не смотри на него. Хватит. Посмотри на меня!
За пятнадцать месяцев до того
…на нем была какая-то новая, невиданная форма – не императорского образца и не раларовского. Офицерский… вот уж не пойми что – комбинезон или китель? – с серебряными пуговицами и полковничьими знаками различия на погонах и петлицах. Черный ремень. Черные галифе. Черные блестящие сапоги с короткими голенищами. Черный берет, щегольски сдвинутый на правую бровь… Впрочем, тут у всех береты, и все сдвинуты на правую бровь. Похоже, ребята даже перед девками красуются строем… Грудь украшает Огненный крест, языки пламени на нем утратили цвет красного золота, как водилось при последнем монархе, и сделались черными. И только повязка на руке – вызывающе белая.
