Для кого Мемо писал эту историю про отшельника Фая? Для своих учеников? О нет.
За четырнадцать лет всевластия пандейцев на землях Срединного княжества тысячи семей переселились в недавно завоеванные области. Пандейцы-крестьяне, пандейцы-охотники, пандейцы-рыболовы, воины, кузнецы, углежоги… Они заняли участки и дома, опустевшие после того, как их владельцев убили на войне. Вот исчезло пандейское владычество. Полегли пандейские воины. Но все остальные пандейцы остались – за малым исключением Они живут целыми общинами, у них полно детишек, родившихся на новом месте. И им некуда уходить. Весь народ Срединного княжества страстно желает перебить их до единого, отнять всю землю, дома и имущество, а жен и детей продать в рабство. Разве не так?
И Рэм привел пять историй, взятых из документов той великой эпохи, когда возрождающееся Срединное княжество, едва живое, едва стоящее на ногах, но все-таки свободное, начало понемногу приходить в себя.
История о бароне, отобравшем землю у пандейской общины и повесившим всех тамошних мужчин. В результате появилась банда, беспощадно грабившая на столичном тракте и состоявшая из одних озлобленных женщин.
История о том, как пандейцу под угрозой смерти предложили убраться из дома и оставить все товары в лавке. Он подпалил и лавку, и дом, от чего случился пожар, сгубивший полгорода.
История о том, как чиновник выдавал пандейцам грамоты, удостоверявшие, что они не пандейцы, а срединники, и живут здесь с давних пор. Цена на грамоты постепенно росла. Когда она стала непомерной, пандейцы, которым не досталось грамот, решили бежать. Их поймали, посадили в тюрьму и отобрали все ценное имущество.
История о том, как смотритель конного рынка стравливал пандейцев со срединниками, вымогая у них как можно более высокую плату за место для торговли. Документы не дают возможности понять, кто именно его убил – пандейцы или срединники.
История о том, как один судейский служитель не хотел подтверждать законную силу завещания богатого пандейца, пока ему не отдадут в наложницы младшую дочь покойного. Он ее и получил. Родня принесла мертвое тело к порогу его дома.
Дурно?
Но ведь все помнили ровно такие же истории, случившиеся до изгнания пандейского наместника и разгрома пандейских войск. Такие же – в деталях. Никто ничего не забыл!
А Мемо Пестрый Мудрец, поминая милого старинного отшельника, сущего простака, Божьего человека, говорит: «Не надо мстить».
Подробно, на многих страницах: «Не надо мстить!»
С красивыми примерами, со всею мощью глубокого ума: «Не надо мстить…»
Он как будто опять идет против своих, против своего же народа. Немудрено, что его с таким воодушевлением переписывают пандейцы, живущие по эту сторону границы. Они спинным мозгом почувствовали: слово Мемо их защищает.
Но… если бы только пандейцы!
Полсотни списков «Жития» найдено… где? В архивах провинциальных городов. Среди деловых бумаг, распоряжений из столицы, реестров дворянского ополчения, копий отчетов по налоговым сборам, предназначенных для отправки столицу. В двух случаях…
Рэм обвел глазами аудиторию. Ага, академик Нанди, кажется, уже понял. Остальные пока нет.
Он щедро сделал еще одну коротенькую паузу. Научный доклад – страшно долгое и утомительное дело.
А хорошему ритору пристало являть чуточку артистизма Иначе финал его выступлений будет неизменно утопать в густом храпе.
– Итак… – продолжил он, – в двух случаях сохранились привешенные к свиткам «Жития» печати. И это печати великокняжеского ведомства Почтовой гоньбы. Иными словами, по указу Белой княгини сочинение Мемо рассылали баронам, судьям и воеводам для обязательного прочтения. Мы видим пример удивительного, прекрасного сотрудничества между высоким интеллектом и властью!
Не слишком переборщил со словом «прекрасного»? Оно ведь несколько… э-э-э… не для научных речей. А еще интонация… Куда-то она поползла вверх, вверх… Не высоковато ли?
Нет, никто не поморщился.
И тут Рэм почувствовал – еще очень робко, не веря самому себе, – как несколько сотен людей подчинились его словам. Как желают они добраться вместе с ним до выхода из длинного лабиринта Как жаждут они продолжения. Даже академик Нанди.
Это необычное ощущение соединилось на краткий миг с другим, еще более странным: тень души Пестрого Мудреца, умершего столь давно, легла на его собственную душу. Эфирное… прикосновение… Ободряющее. «Попробуй на вкус то, что когда-то чувствовал я. Распорядись этим как должно».
Почудилось?
Всю жизнь он будет вспоминать невозвратимое мгновение. И до смертного часа не избавится от его привкуса…
Дальше пошел простой материал.
Белая княгиня понимала, разумеется, как важно укрепить порядок в стране. А если дать трем четвертям населения спокойно резать и грабить иную четверть, люди озвереют от легкой крови, княжество покроется коростой бунтов, а пашни, и без того сильно запустевшие, окончательно лишатся пахарей в целых уездах. Налоги станет не с кого собирать. Царя пандейского родичи убитых вынудят совершить еще одно вторжение – ради мести. И прольется новая большая кровь.
Зачем? Белая княгиня, как говорят в один голос анналисты, отличалась умом и непреклонной волей. Ей требовалось остановить резню, и старый учитель крепко помог государыне. Она хотела править богатой многолюдной страной. В конечном итоге ее желание исполнилось. Оба – старик и женщина – вразумляли свой народ, не пуская его на путь губительной свирепости. Обоих, надо полагать, ругали на чем свет стоит. С обоими, хоть и не сразу, согласились. А потом объявили их великими людьми.
Мемо Пестрый Мудрец умер в почете и достатке, окруженный учениками и восторженными поклонниками. Его хоронили любимая жена, четверо детей, семеро внуков. И на этом можно было бы поставить точку, объявить жизнь первого академика вычерченной до полной ясности. Однако есть деталь, которая не позволяет поступить подобным образом.
– Помните, – с легкой улыбкой произнес Рэм, – в самом начале я перечислил произведения Мемо. И назвал помимо «Жития» и трактата «О соблюдении порядка» еще и «Малый комментарий». Помните?
По лицу академика Нанди Рэм понял: уже забыли. Но сейчас начали припоминать. Четверо или пятеро заулыбались: «Ах, еще и это. Новинки не закончились. Что ж, давайте, молодой человек, вынимайте очередного кролика из шляпы». Дана смотрела на него со спокойной неотрывностью – притягательной и чуть пугающей.
Никто не зевнул.
Он работал за кафедрой вот уже час, да, без малого час, но все еще не лишился их внимания. Славно, очень славно.
А по всем законам божеским и человеческим аудитории давно пора вовсю раззевываться…
– Никогда прежде «Малый комментарий» не публиковался. Он еще не введен в научное обращение. Текст был обнаружен вашим покорным слугой в… Музее жандармерии.
