Какая-то ошибка была совершена то ли нами, то ли еще до нас – при наших отцах или при дедах. Что-то очень тонкое, очень важное ушло, какая-то плотина оказалась разрушенной. Непонятная субстанция, охранявшая нас от страшных, неизлечимых болезней, перестала охранять. Теперь уже и не понять, что именно это было. Какая-то драгоценная невидимая малость, вероятно… Вынесли ее за скобки, стремясь к удобству и практической пользе, а потом и сами не поняли, из-за чего начала рушиться вся колоссальная конструкция человеческого общежития…»
– Признаю. Но не понимаю, – честно признался Рэм. – А что здесь криминального? Этико-философское рассуждение, чуть мрачноватое, но никаких политических подкопов в нем не содержится.
Контрразведчик вновь помассировал веки.
– Все одно и то же! – с досадой сказал он. – За неделю третий или четвертый раз. Когда вы отучитесь видеть в нас детей? Вы, с вашей имперской культурой, сами дети по сравнению с нами… Заметьте, я вам не показываю выдержки с нападками на наше правительство и лично на господина канцлера. Я вам про ваши измышления о нашей демократической политике, будто мы ведем войны из-за денег, а не преследуя высшие идеалы, ничего не говорю, там все понятно. Я вам задаю простой вопрос – понимаете ли вы значение слов: «Сеять панику в условиях военного времени»?
– Я не собирался как-то распространять…
– И еще один простой вопрос. Все ваши записи идут под определенной датой, конкретно эта датирована первым днем войны. Случайное совпадение? Вот мой вопрос.
– Совершенно верно! Записи имеют личный характер, и…
– Отлично! Вы преподаете военнослужащим, офицерам в перспективе. И преподаете, мне тут докладывают, философию истории. Так может ли кто-нибудь подтвердить, что весь этот яд предназначен не для разложения хонтийского офицерства?
Точно. Никто ни в чем разбираться не станет. Военное время, будь оно проклято. Двадцать лет? Двадцать пять? Считай, пожизненное.
Странно, он воспринял эту мысль гораздо спокойнее, чем всю прежнюю каторжную арифметику.
Ему не выкрутиться. Из таких ситуаций выкрутиться невозможно. В принципе.
И все же он сделал вялую попытку:
– Можно просмотреть конспекты моих студентов… то есть курсантов… Вы не найдете в них ничего подобного.
Угораздило же его получить курс в Военно-инженерном училище! Что они там наконспектировали, дубы… Впрочем, разве ему предлагали преподавание где-нибудь еще? Ему, чужаку с кровью имперского дворянина?
Следователь молча выложил из папки новую бумажку.
– Не собирались распространять, говорите? Вы напрасно тратите мое время.
В этот момент из-за двери донесся вой. Он длился долго, становясь то громче, то тише, прервался, а потом взвился, словно пламя над поленницей сухих дров. Где-то там, справа, в десяти шагах от Рэма, живое существо выло и выло не переставая, не слабея голосом.
Контрразведчик лениво поднялся, подошел к двери и сердито сказал в щель:
– Сколько раз я говорил, ты – младший по чину, тебе и вызывать плотника! Наладь наконец проклятую дверь, мешает работать.
Вой прекратился. Капитан, поднатужившись, приподнял перекошенную дверь и попытался закрыть ее. Но щель осталась.
– Чтоб сегодня же! – крикнул он туда. И, обращаясь уже к Рэму, добавил: – Извините. От сырости забухла, старое у нас тут здание… Прочитали?
Рэм кивнул.
Ему не надо было перечитывать бумажку, он помнил ее в подробностях:
«Отзыв на статью экстраординарного профессора Р. Тану «Концепт отказа от мести в этических учениях Мемо Чарану и его последователей», поданную в «Вестник университета».
Всего 22 стр. машинописи.
Г-н Р. Тану заслуживает самой высокой оценки как специалист по названному периоду. Его научная репутация безупречна. Работа представляет собой образец глубокого и всестороннего изучения исторических источников по периоду, заявленному в заголовке статьи. Не вызывает сомнения оригинальность подхода и логическая обоснованность выводов.
Однако издание этого текста в солидном академическом органе печати представляется несвоевременным Во-первых, концепт отказа от мести в условиях постоянного ожидания нового вторжения варварских срединных орд на территорию высокой цивилизации может быть приравнен к пораженческим настроениям. А это сейчас недопустимо. Во-вторых, культурное возрождение Хонти сделало приоритетными иные темы. Прежде всего темы, связанные с естественным вольнолюбием, которое долгое время было придавлено камнем имперского культурного застоя и деспотизма А также темы, обращенные к росткам демократии в политике и социальной сфере, раскрепощению личности и развитию императивов предпринимательства в общественной мысли. Странно, очень странно, что столь глубокий специалист, как г-н Р. Тану, выбрал для приложения исследовательских усилий изучение архаичного, косного, омертвляющего личную инициативу направления этики. Направления, к тому же, созданного придворным мудрецом, столпом монархии, традиции, вероисповедной ортодоксии.
К сожалению, статья г-на Р. Тану не может быть рекомендована к публикации в «Вестнике университета».
Приват-доцент Хонтийского института общественных инициатив, магистр истории Фенх Магельш».
Красным карандашом неведомый эксперт подчеркнул два места «приравнен к пораженческим настроениям» и «омертвляющего личную инициативу».
Рэм понял: бесполезно барахтаться. У него есть две возможности: оболгать себя и не оболгать. В первом случае, вероятно, ему чуть-чуть скостят «за сотрудничество со следствием». Во втором – на полную катушку. Он признался бы в чем-нибудь, пожалуйста… Какие там статьи полегче? Но ради чего… Все равно ему не протянуть на каторге ту же десятку, не говоря о большем… Прав следователь: никакой разницы! Так стоит ли цепляться за дурацкую надежду? Взрослый человек, жизнь идет по инерции, и лучше она уже не станет.
– Дадите закурить?
– Что? – Контрразведчик удивился. – А. Сообщить мне хотите какую-то новость… Извините, я сам не курю и не уважаю курение. Не могу предложить. Еще раз извините. Я вас внимательно слушаю.
Рэм задумался. Ему оставалось сказать две-три фразы, и все закончится. Удивительно, они еще что-то там копали… Двадцать лет назад просто вывели бы во двор, посетовали бы на дождливую погоду и раскололи бы затылок свинцом. Возятся с кретинскими рецензиями… Даже странно. Итак, две-три фразы.
– Я никогда не писал и не говорил ничего подрывного в отношении Хонтийской республики. Я никогда не был врагом Хонтийской республики и тем более ниспровергателем ее политического строя. Я всего-навсего желаю сохранить вольность собственного ума Законы я соблюдаю, но ум свой упростить не могу. Неужели это является преступлением?
Капитан смотрел на него с большим вниманием – впервые за все время допроса Перед ним как будто посадили диковинное животное. Оно не должно бы говорить вообще, и во всяком случае, совсем уж неуместно, когда оно говорит подобные вещи. Если бы Рэм изрыгнул пламя, наверное, он не сумел бы добиться большего внимания.
