Глава 7
— Я посчитал, — сказал чуть погодя Хайям. —
Каждый столб весит десять тысяч тонн. Плюс-минус тысяча.
— И что? — не сразу понял я.
— Как? — спросил Хайям.
И действительно, как?
Я оглянулся. Ворота канала были уже почти не видны. Небо в
той стороне потемнело.
— Гром-камень весил полторы, — сказал я. — Да
уж. Методика описана, и тут ее явно не применяли… Наверное, это природная
скала, ее просто обработали. Скололи лишнее. Другого объяснения не нахожу.
Поэтому и острые камни на дне…
— …на входе в канал, — подхватил Хайям. Он, когда
был в ударе, во все врубался с полоборота.
— Похоже, что канал так и не достроили, — сказал
я. — «Епифанские шлюзы». Таких историй могло быть много.
— С другой стороны, перемещение и стотонных, и
четырехсоттонных каменных блоков в истории зафиксировано. Опять же, совершенно
непонятно, как предки это делали. Я имею в виду Баальбек и почему-то забываемую
всеми Храмовую гору. Когда Ирод реконструировал храм, в основание стены были
положены брусья по двести тонн. А дома стояли от места стройки метрах в сорока.
Вот этого я вообще вообразить не могу…
— Ему, как и Соломону, помогала нечистая сила, —
сказал я.
— Тогда, может, и здесь? — Хайям кивнул за плечо.
— Почему бы нет? — сказал я. — Места глухие,
никто не заметит…
Озеро тем временем резко сузилось, поднялось отвесными
берегами и свернуло влево. Если что, подумал я, тут и на берег не выбраться.
Как бы в ответ на эту мысль мотор закашлялся, а сзади налетел ветер — не очень
сильный, но неожиданно холодный.
Дед приглушил мотор, дал ему поработать на самых малых,
потом погонял на высоких, прислушался. Крикнул Хайяму:
— Покачай!
— Что?
— Вон тот насос!
Рядом с Хайямом и впрямь обнаружилась рукоять насоса,
похожего на велосипедный. Он качнул несколько раз, и мотор заработал ровно.
— Легкая рука! — сказал дед. — Космонавтом
станешь!
— Да я как-то не собирался… — растерялся вдруг
Хайям.
— Кто тебя спрашивать будет! Повестку вручат, и
полетишь! Как наш Парракас полетел!
— Кто?
— Парракас! Пес наш! А, хотя нет, его на войну взяли. А
на Луну лайка Орава полетела — с соседнего хутора. Потом ее на самолете куда-то
увезли, чтоб никому ничего не рассказывала…
Орава — по-карельски «Белка». Так рождается фольклор, если
кто не в курсе.
Наконец озеро стало рекой с островами, и вскоре мы причалили
к добротным лиственным мосткам. У мостков качалась ободранная и помятая
алюминиевая лодка. Маленький моторчик без кожуха был поднят из воды, и красный
трехлопастной его винт мне что-то напомнил — что-то чрезвычайно неприятное…
Ведьма предстала перед нами из сумрака деловитой теткой
средних лет, по-своему симпатичной, с узким лицом, светлыми локонами ниже плеч,
ироничным ртом. Из ведьмачьего у нее были только желтые глаза и смутно знакомые
мне значки на отделке длинного платья и передника — светлых, почти белых.
(—Ух ты, — сказал Хайям. — А почему вы в белом?
— А это, гостек, чтоб кровососов не привлекать, —
ласково сказала ведьма.
— Кровососов… — медленно сказал Хайям и
задумался.)
Звали ее Ириной Тойвовной.
Дед на правах завсегдатая пошел поколоть дров, да и
задремал. Ведьма стремительно вздула самовар, мы попили чертовски забористого
настоя каких-то листьев, травы, сушеных соцветий черемухи и, кажется, коры или
корешков: у напитка был легкий смолистый привкус. Всякую усталость сняло на
счет «раз»… К чаю было сдобное печенье и мед.
Потом фольклористы остались сидеть за столом и записывать
заговоры, наговоры, привороты и обереги, а я с позволения хозяйки начал изучать
хозяйство.
Дом был не совсем типичный для здешних мест — он скорее
напоминал поморскую избу, только размером поменьше раза в два: с высоким
полуподвалом, галереей-верандой, обитаемым чердаком и разноскатной крышей,
выстланной дранкой. За печью — настоящей финской, с камельком — обнаружился
теплый клозет (на лето, правда, закрытый). Поленница за домом внушала уважение
— как, впрочем, и бензопила, висевшая тут же на столбе. В стойле дремали две
лошадки с огромными, как у пони, челками, а запах и похрюкивание выдавали
наличие где-то неподалеку свинарника. Отдельно в стороне стоял лабаз «на курьей
ноге» — высоком, в два роста, опаленном пне.
По правилам, следовало полностью дом промерить и в масштабе
перенести на миллиметровку. Это такой геморрой, что и представить себе
невозможно. Если не верите или хотите произнести речь про ленивых студентов,
попробуйте для начала изобразить хотя бы собственный квартирный санузел плюс
кухню. Если вам повезло и вы живете в хрущевке со скошенными стенами, вам будет
особенно интересно. Как человек тертый, я по этой самой причине миллиметровку
нарочно забыл, а если бы ее взял кто-то другой, утопил бы или случайно
использовал на растопку, поскольку изначально планировал обойтись подробным
фотографированием с приложением рулетки; рулетка у меня яркая, широкая, все
будет прекрасно видно. Жилой этаж, подвал с приличным запасом прошлогодней картошки
и всяческими солениями на полках, чердак — не захламленный, как это обычно для
старых домов, где живут долго-долго, а почти пустой — разделенный на три
объема, причем центральный вполне мог бы послужить еще одной комнатой.
Возможно, раньше тут кто-то и жил… Три сундука — кажется, старинные ящики
из-под снарядов — стояли под стеной, я хотел спуститься и испросить позволения
заглянуть в них, но из горницы доносился распев Ирины Тойвовны, я решил не
отвлекать ее, а потом про сундуки, к сожалению, забыл. Возможно, в них ничего и
не было: старые половики, драный тулупчик… а возможно, и сокровища: книги,
расписные тарелки, иконы… В глухих местах на чердаках настоящие клады
попадаются. Уже и легенды складывают и про сами уники, обнаруженные под горой
ветоши, и про лихих людей, которые рыщут по заповедным местам в надежде
обскакать на лихом своем коне краеведов и накладывают загребущую лапу на все, в
чем мерещатся им будущие килотонны баксов. Противно, если честно. Черные
археологи — конечно, гады. Но они хоть мертвых грабят, которые сраму не имут и
вообще на нас особо внимания уже не обращают. А эта вот погань, плюнем на
легенды, действительно есть, почему-то паразиты у нас очень быстро заводятся, и
грабит она живых людей, обычно пожилых и совершенно беззащитных. И тащит она из
чужих домов то, что за деньги-то не продать, а ценность имеет невыразимую: для
тех, кого обокрали. Чаще всего иконы, конечно. Новодел, копеечный, только на
базаре сбыть, а у людей в этом память, да не одного поколения…
Икон, кстати, в ведьминой избе не было ни одной. В красном
углу висели венок, бубен и кантеле (кто не знает — это типа гуслей; кто не
знает про гусли — это типа среднее между старинной гитарой, совершенно не
пригодной для хард-рока, и ящиком, похожим на скворечник с натянутыми на нем
струнами) и сидела тряпичная кукла в красном платье и красных сапожках. Я
сфотографировал. Бубен и кантеле — явно не для красоты, хорошо видно, что ими
активно пользуются. Про венок я не понял. А от куклы мне что-то нехорошо стало,
и я быстренько переключился на венцы, ставни, притолоки… Вы не представляете,
сколько у избы запчастей.
