Правда, я оказался нетранспортабельным. Артур расквасил мне
нос — у меня вообще-то нос совсем слабый, кровь может пойти и просто так, без
всякого рукоприложения, — и я некоторое время сидел закинув голову и
пережимая пальцами ноздри. В ухе, надо сказать, даже не звенело, а гудело. Но
поле боя осталось за нами… так думал я, почти довольный собой. Я вдруг понял,
что уже давно хотел накидать ему людей с добавкой. И вот мечта сбылась. Так
внезапно.
Но скоро выяснилось, что Маринка исчезла.
Сначала думали, что она забилась куда-нибудь в укромное
место, поэтому звали, уговаривали, бегали по берегу и редколесью, светили
фонарями. Без толку. А потом меня торкнуло…
Такое у меня бывает. Редко, не по собственному желанию — и
когда никто не подглядывает. Но вот в лесу, скажем, особенно на
третий-четвертый-пятый день, когда город из организма выветрится, я могу идти с
закрытыми глазами, не натыкаясь на деревья, и находить человека за километр или
даже больше. Не знаю как. Ноги сами приводят. Так и тут. Я вдруг понял,
почувствовал — в какую сторону она побежала. И понял, что она все еще бежит.
Метнулся в избу, надел куртку — и двинул следом.
Редколесье скоро кончилось, и началась чаща. Но чаща здесь,
в каменистой местности, довольно проходимая — потому что деревья хоть и растут
на камнях, но плохо. Хорошо они растут между камней. То есть чаща была вполне
проходимая, но представляла собой лабиринт, путь по которому получался весьма
петлистым. Если бы у меня была хоть малейшая возможность срезать часть петель,
я догнал бы Маринку намного раньше, и… Получается, никакой возможности
сократить путь у меня уже не было, но тогда я этого не знал и на извороты пути
слегонца ругался. Именно слегонца. Беспокоиться за Маринку было совершенно не с
чего. Наоборот, я надеялся, что пробежка пойдет на пользу воспаленному (или
распаленному) девичьему воображению. Пардон, если обидел. Максимум, что ей
грозило, — подвернуть ногу.
У меня был компас, я хорошо помнил карту, так что
заблудиться не боялся. И Маринка со своими ролевиками довольно часто бывала в
лесах. Ночь, как вы понимаете, в это время и в этих местах — понятие условное,
тут много светлее, чем в Питере: совсем ранние сумерки, свободно можно читать.
Ну, в лесу под деревьями было, конечно, потемнее…
Шел я — быстро, иногда даже пытался бежать — около часа.
Определить расстояние до Маринки я не мог, но чувствовал, что по-прежнему иду
верно.
На пути оказалась какая-то горка, не очень высокая, но
довольно крутая. Я взобрался наверх. Это была даже не горка, а длинный вал —
как будто копали канаву и всю землю откидывали в одну сторону. Канава тоже
имела ожидаемое место — заросшая густым кустарником и, пожалуй, непроходимая.
Из нее отчетливо тянуло болотом. Я покрутился наверху — и пошел по гребню вала
налево. Потому что налево было правильней, чем направо. И буквально через
пятьдесят метров наткнулся на Маринку.
Она стояла застыв — в какой-то неустойчивой позе,
остановившись на полушаге; а в нескольких шагах перед нею присел, расставив
лапы и наклонив тяжелую башку набок, белый зверь. Похожий на собаку.
— Хороший песик, — сказал я, опускаясь на корточки
и правой рукой вытаскивая из кармана нож, а левой пытаясь нашарить камень или
сук — и, разумеется, ничего не подворачивалось. — Хороший песик… ты чей? Я
тебя видел где-то…
И тут до меня дошло, что это один в один кошмарное Лилино
домашнее животное. Просто брат-близнец. Или сестра.
— И хозяйка твоя, наверное, где-то тут ходит, да?
Грибочки собирает, траву целебную? Ты к ней сходи, к Лилечке, привет передай,
скажи — ребята извиняются, мол, что не попрощались…
Я нес еще какую-то ахинею, а собака явно ждала, когда у меня
кончатся слова. И, в общем, дождалась. Слова у меня кончились.
Тогда она повернулась и убежала.
— Ф-ф… — выдохнула Маринка. — Это ты. Как ты
меня нашел?
— По запаху… Как-как. Шел и нашел. Ну ты даешь. Ночью —
в тайгу…
— Дура, — равнодушно сказала она. — Лучше бы
сдохнуть.
Она села на землю и обхватила руками колени.
— Зачем все? — спросила она кого-то — явно не
меня. Но за неимением этого кого-то постороннего отвечать пришлось мне.
— Ну… У меня есть предположения, но тебе они могут
показаться нелепыми.
— Ой, слушай, у меня еще та лапша на ушах не обсохла…
— Ты спросила — я честно попытался ответить.
Она помолчала.
— Костик… я дура, да?
— Без сомнения.
— А почему так? Я ведь умная на самом-то деле.
— В чем-то и умная. Одно другое не отменяет. Да и
вообще — любая настоящая женщина должна уметь быть дурой.
— Уметь… Ха. Уметь. У меня это само получается. Все
умная, умная, умная, и вдруг бах — и дура набитая. Потом снова умная.
— Кстати, дура набитая — это просто тряпичная кукла.
— Знаю… Тут они у каждой бабки есть. Спрашивала, зачем,
что означают, — плечами пожимают: обычай, мол. Но смущаются при этом.
— Пойдем?
— Не хочу. Будут ржать и тыкать пальцем. Я завтра уеду.
— Ага. А потом уйдешь из универа и утопишься в
Смоленке. И будешь утопленницей по ночам приходить к Артуру…
— Да ну тебя.
В голосе Маринки уже совсем не было слез. Радости, конечно,
тоже не было…
Мы поднялись и пошли обратно.
И заблудились.
Глава 11
Чтоб было понятно: когда я шел по Маринкиному следу, я время
от времени поглядывал на компас и еще удивлялся мельком, что иду практически по
прямой — то есть на запад, просто нарезаю при этом петельки, удлиняющие путь.
Теперь смотрите: берег озера представляет собой такую пологую дугу (лукоморье,
да), направленную, в общем, с юго-востока на северо-запад. То есть я — мы —
удалялись от него под углом в сорок пять градусов. Шли час, что по этой
местности — ну никак не больше трех километров. Обратно мы пошли на восток, все
так же петляя, но в общем и целом с курса не сбиваясь. То есть опять же через
час мы должны были или выйти к хутору, или на дорогу, по которой приехали, или
уткнуться в берег. Четвертого не дано.
Как же.
Через полтора часа я начал беспокоиться. Через два — реально
испугался. Не сдох ли компас? Покрутил его так и этак, однако стрелка упорно
показывала в одну точку. Даже если тут какая-то магнитная аномалия, то все
равно мы шли в обратную сторону от первоначального маршрута и сбиться могли на
несколько сот метров, не больше. Однако ни берега, ни дороги не было.
— Давай отдохнем, — сказал я.
— Давай. Устал? Ты меня извини…
— Да ладно… свои люди…
