— Я просто… я как не своя была. Честное слово.
— Забей.
— Пытаюсь…
— Ты не пытайся. Ты просто забей.
— Забью. Буду опытной стервой. Дай сигаретку.
— Ты же не куришь?
— Только когда выпью.
— А пьешь, когда в карты много проигрываешь?
— Ага.
— На.
Мы покурили и помолчали. Потом я сказал:
— Ты знаешь… мне неловко признаваться, но мы, похоже,
заблудились.
— Я догадалась, — сказала Маринка.
— Что будем делать?
— Как ты думаешь, нас ищут?
— А толку? Восемь человек… Думаю, Рудольфыч уже
связался со спасателями, утром они будут на хуторе… Самое разумное — сидеть на
попе ровно и ждать.
— Надо тогда какую-нибудь полянку найти или горку.
— Это да. И теперь смотри… — Я пальцем на ладони
показал расположение берега и наш маршрут. — Если даже что-то у меня в
голове сбойнуло, то получается, что мы шли параллельно берегу и дороге. Но если
свернуть на север, то мы неизбежно упремся в озеро. Оно большое, его не
проскочить. То есть пойдем на север — или до полянки-горки, или до берега, как
получится. Согласна?
Она подумала.
— Разумно. Только…
— Что?
— Я ногу стерла. Точнее, обе. Но одну сильно.
— Ну, мать…
— Да, дура. Я уже говорила, по-моему?
— Да, что-то такое говорила…
Я полез по карманам. Обычно я всегда таскаю в карманах
необходимые мелочи — особенно когда не в городе. Но я мог забыть переложить их
из рюкзака…
Так, нож здесь, фляжка с НЗ здесь, фотоаппарат и диктофон
здесь, сменные носки здесь…
Не забыл. Пластырь, фломастер с йодом, анальгин. Анальгин
нам пока не понадобится…
— Подставляй.
Да, левый ахилл Маринка сбила капитально, в кровь, равый —
только натерла мозоль.
Я обработал рану, заклеил. Проколол мозоль и тоже заклеил.
— Будешь как новенькая.
— Спасибо, Кость. Что бы я делала без тебя…
Я хотел сказать что, но вовремя прикусил язык. Как сказал
Козьма П., «не шутите с женщинами, эти шутки глупы и неприличны». В
четырнадцать я этого не понял, счел просто афоризмом, фразочкой от избытка
остроумия, а с девятнадцати не устаю восхищаться: уже и не счесть, от скольких
неприятностей уберегло лично меня буквальное следование, казалось бы,
простеньким хохмам.
— Аккуратненько двинулись. Будет больно — говори сразу.
— Хорошо.
И мы пошли на север. На часах уже перевалило за
полчетвертого, небо стало совсем светлым, думаю, начинался медленный северный
восход. Вдруг как-то разом исчезли камни, лес поредел, стало больше берез.
Наверное, из-за ярких белых стволов и светлой зелени я не обратил внимание на
то, что за этими деревьями леса уже не видно. А потом туман стремительно
сгустился и поглотил нас.
— Руку, — сказал я Маринке. Она послушно дала
руку. Пальцы теплые, это хорошо. Мерзнуть — это хуже, чем голодать. Черт, зачем
только я вспомнил про еду!
Было светло. Так бывает в горах, когда попадаешь в тонкое
облако. Светящаяся пелена. Поминутно сверяясь с компасом, мы шли на север —
неторопливо, поскольку торопиться было некуда.
И опять прошел час. Ни берега, ни дороги — ничего.
— Перекур? — предложил я.
— Давай, — согласилась Маринка. — Только…
— Что?
— Мы не можем ходить по кругу?
— Вслед за магнитным полюсом?
— Я читала — есть такие места… аномальные зоны…
— Я тоже читал.
— Может, и здесь? Недаром тут почти никто не живет.
— Не знаю, — честно сказал я. — В любом
случае — надо выбираться на открытое место.
— Это да. И еще чтобы там был ручей. Или ключ.
— Или озеро.
— Лучше всего озеро.
— Тихо, — сказал я.
Где-то вдали, на пределе слышимости, возник звук мотора. Он
медленно перемещался.
— Вот и дорога, — сказал я. Сверился с компасом.
Судя по звуку, дорога оставалась справа от нас — а значит, мы вот-вот выйдем к
озеру. Ну, если не вот-вот — то все равно выйдем. Проявив завидное упорство.
Мы прошли еще немножко вперед — и буквально выскочили на
поляну. Туман все еще держался, светился, и поэтому, увидев контуры построек,
мы оба подумали, что это наш хутор. И бросились со всех ног…
Но это, ребята, был не наш хутор.
Стоял покосившийся забор, подпертый зарослями такой густой
крапивы, что я даже попятился. Ворота были без створок — только столбы и
перекладина. Судя по неприбитой траве, в них давным-давно никто не входил. За
воротами виднелся один дом, за ним угадывался амбар или хлев.
— Ухты, — сказала Маринка. — Заброшенный…
— Да, — кивнул я. — Наверное, тут таких
немало.
— Колодец должен быть, — сказала она. — Давай
найдем?
— Ну, давай…
Пить действительно хотелось чертовски.
Колодец имелся, но добраться до воды — а она вроде бы стояла
внизу — не было ни малейшей возможности: отсутствовали не только ведро и цепь,
но и ворот, и пара верхних венцов сруба. Как будто кто-то специально разорил
это место, чтобы люди не возвращались.
Сам дом был типичной карельской избой в три окошка, с
бесстропильной крышей и несимметричным перерубом — то есть в передней длинной
стене сначала два окошка, потом идет внутренняя межкомнатная перегородка из
таких же примерно по диаметру бревен, врубленная в переднюю стену или «в клин»,
или «в лапу», и потом — еще одно окошко. Отличием от множества подобных изб был
навес над входной дверью, на перекладине которого с трудом различались какие-то
знаки — наверное, обереги. Я попытался сфотографировать перекладину, но света
было еще слишком мало, а со вспышкой видна была только чистая поверхность доски
— фронтальный свет как бы заливал борозды. Ладно, подумал я, дома увеличим,
плеснем контрасту…
Маринка потрогала дверь. Замка никакого видно не было, но
дверь не поддавалась — возможно, была забита гвоздями или просто набухла.
— Давай войдем? — В голосе Маринки вдруг
послышалось непонятное возбуждение. — Вдруг там… ну, что-нибудь? А?
— Да неловко как-то…
— Перед кем? Никого нет. И сто лет тут никого не было.
— Я вижу. Но все равно…
— Ай, да ну тебя…
