Маринка была пепельно-серого цвета. А круги вокруг глаз —
по-настоящему черные. И ногти черные. Она была совершенно неподвижной и
холодной, и только в ямке под горлом бешено билась жилка.
— Артур, ну сделай же что-нибудь! — кричала Валя.
А может быть, Патрик. А может быть, я.
Артур трясущимися руками ломал ампулы, что-то набирал в
шприц.
— Вену! Вену мне дайте!
Хайям быстро распорол рукав Маринкиной ветровки. Я был
рядом, увидел: все вены на руке вздулись; они лежали под кожей, как корни
какого-то растения. И если кожа была серая, то вены — черные. И когда Артур
только дотронулся до одной из них иглой, вена лопнула, и вылетели длинные
брызги темной-темной и очень густой крови. И дальше кровь потекла вязкой
струей.
Но, наверное, Маринке это и было нужно: по крайней мере, она
шевельнулась. Она шевельнулась и даже попыталась повернуть голову, но тут ее в
первый раз охватили судороги. Я держал голову, чтобы она не разнесла себе
затылок, ребята удерживали руки и ноги.
Потом Марина начала кричать. Это был жуткий хриплый вопль
(кино «Экзорцист» смотрели? Вот там примерно то же самое)… но судороги ее на время
отпустили, и она попыталась то ли приподняться, то ли повернуться на бок.
Сначала мы ей просто по инерции не давали двигаться, потом — начали помогать.
Она действительно повернулась на бок, потом на живот, потом стала
приподниматься на четвереньки… и тут, ребята, чуть не заорал я сам, потому что
в какой-то момент она всей позой стала похожа — просто один в один — на то
белое чудовище, Лилину собаку, в момент, когда она приготовилась на меня
прыгнуть… даже голова наклонена ровно так же, даже лапы расставлены… и
бессмысленное серое лицо, черные круги вокруг глазниц — и красноватое мерцание
в глазницах…
Но тут сзади донесся вибрирующий свист лопастей и низкий вой
турбин — и одновременно с этим звуком Маринку вновь заколотило. Я снова схватил
ее за голову, смягчая удары лбом о землю, а она еще как будто пыталась ползти,
взрывая ногтями землю.
Вертолет пронесся над головами, почти мгновенно завис и
развернулся боком, выпустил шасси и сел. Он был почти черный, цвета грозовой
тучи, и какой-то неизвестной мне марки. На борту шла оранжевая надпись: «МЧС —
ЕМЕЯСОМ».
Упал люк и образовал трап. По трапу быстро сбежали четверо в
того же грозового цвета униформе и в оранжевых беретах. Один, явно старший, шел
прямо к Рудольфычу.
— От вас поступил сигнал бедствия? — спросил он,
после чего представился: — Капитан Шарапов, служба спасения.
— Да, это мы… Девочке плохо… Но как вы быстро!
— Мы просто оказались рядом, нам передали вызов. Через
десять минут больная будет у врачей. Берите, ребята, — кивнул он своим.
— У вас и носилок нет? — спросил Сергей
Рудольфович.
— Штабная машина, не санитарная. Но ничего, сиденья
разложим, будет еще лучше…
Я уже несколько секунд чувствовал, что Маринку больше не
трясет. И что она пытается поднять голову.
— Ты меня слышишь? — наклонился я к ней. — Ты
как?
— Пить, — сказала она.
— Ребята, воды! Дайте воды!
Две фляжки протянулись ко мне, я схватил ближайшую. Маринка
села, двумя руками упершись в землю. Я отвинтил колпачок и стал поить ее. И
почувствовал, что если не попью сейчас сам, то умру.
Маринка отвела от губ фляжку.
— Что со мной? — спросила она.
— Не знаю. Сейчас тебя в госпиталь…
— А это еще кто?
— Спасатели.
— Это не спасатели… — на выдохе произнесла она и
повалилась на бок.
— Ну, взяли, взяли, — сказал капитан Шарапов.
— Постойте!
Это сказал я — честно говоря, еще ничего не понимая и желая
просто чуть-чуть потянуть время: может быть, удастся разобраться. Я встал,
почти не чувствуя ног — то ли потому, что отсидел их на корточках, то ли от
страха. От Шарапова исходила не то чтобы угроза… нет, он ничем не угрожал и
вообще был предельно дружелюбен, но… а, вот, сообразил: было видно, что такое
поведение для него непривычно. Он плохо играл плохо выученную и явно чужую
роль.
— Девушка без сознания, а вы даже не измерили ей
давления, не посчитали пульс! Разве так можно? — Я говорил нарочито
нервно, нарываясь на ссору, на скандал. Если Маринка права и они не те, за кого
себя выдают…
— Парень. Десять минут, и она в госпитале. Мы трындим
дольше, чем будем лететь. Ребята, кладите ее на щит, и понесли.
— Человек стал черный. У человека судороги. А может, мы
тут тоже все заразные, а? Вы сейчас улетите, а мы начнем падать один за другим.
Вдруг это эпидемия? Вы хоть немножко врач? Вы понимаете, что делаете?
— Парень, — с видимым огорчением сказал Шарапов. —
Ну кто тебя тянул за язык?
И тут, ребята, что-то вокруг переменилось. Совсем легонько,
совсем неслышно. Просто у Шарапова на поясе вдруг оказалась кобура, к которой
он потянулся. А у троих «спасателей» в руках возникли автоматы… они, наверное,
все время были, только мы их не видели. А на вертолете надпись «МЧС — ЕМЕЯСОМ»
исчезла и появилась странная эмблема: земной шар, расколотый зигзагообразной
трещиной…
И я понял, что сейчас нас будут убивать.
Глава 14
У меня два раза в жизни были случаи, когда я твердо знал,
что вот сейчас умру (и это не когда меня ранили — потому что ранил меня уже на
базе пьяный прапор случайным выстрелом, а я был настолько уставший, что даже не
сразу почувствовал боль). Это очень интересное состояние, и я отчасти понимаю
тех, кто пытается проживать его снова и снова. Я — нет, я не хочу никаких
повторений и никаких новых откровений, ничего такого… Просто в этот миг (ну,
или не миг, время перестает иметь значение) ты вдруг обретаешь какую-то особую
свободу, становишься невероятно умным и проницательным, через тебя буквально
потоком льется вся информация этого мира, и ты ею владеешь, и при этом ты
спокоен, тверд и слегка ироничен. А главное, если ситуация не до конца
безнадежна, ты вполне можешь успеть просчитать несколько вариантов своих действий,
и, если позволят время, инерция тела, реакция мышц — взять и выкрутиться.
Придумать выход удается, мне кажется, всем и всегда — другое дело, что не
хватает, как правило, времени. Секунды. Доли секунды. Даже при наличии нужных
навыков и рефлексов.
Вот и сейчас — я видел, как тянется за пистолетом Шарапов.
Меня он за противника не считает — мелок, в очках, голос дрожит, даже пули
жалко, можно походя ботинком в канаву спнуть. Я присяду, наклонюсь вперед и
прыгну с места — нас разделяют четыре шага, — правым плечом врежусь в
солнечное сплетение, головой — в бицепс, выхвачу пистолет (кобура без крышки,
только предохранительный ремешок с кнопкой) и пока мы падаем, постараюсь
передернуть затвор, а потом — перекатиться через плечо вперед. Даже если они
среагируют сразу, стрелять будут с опозданием, в то место, где меня уже нет, а
с линии рассеяния я ухожу. Первый выстрел — он у меня точно будет — в
ближайшего автоматчика, а дальше — как пойдет. Возможно, будет и второй.
