Зачем тебе такая машина, спросил я его как-то; мы совершенно
не подружились, но вынужденно много общались; работа сближает.
Я сам долго думал, сказал он честно, и только потом понял:
это машина для съема.
Если бы он снимал девок только на стороне, я бы ничего
против не имел — с какой стати? В конце концов, это обоюдный процесс,
включающий и мальчиков и девочек. Примитивные сексуальные ритуалы. Инициация.
Формирование основных поведенческих инстинктов. Но он хватал за все места и тех
девчонок, которые работали у него как у научрука, а вот это, по-моему,
препоганейшее нарушение нравов и обычаев. Ты же ученый, а не рокер. Им
положено. А тебе западло. Кто сказал? Никто конкретно не сказал. Традиции
веков. Не обсуждается.
Но он таких непонятных тонкостей не признавал. Все мое.
То же самое, кстати, и с их научными работами… Все, что
создано под моим руководством, — все мое. И вот тут, кстати, даже на
традицию не всегда обопрешься. Могут и облокотиться.
С Маринкой у нас никогда ничего не было, и даже в мыслях я
фривольного не держал, потому что — ну почти сестра. В одном доме росли, в
садике на одном горшке сидели (с интервалом в несколько лет, но это не в счет).
Какая тут к черту романтика? Я в нескольких американских фильмах такие
дебильные парочки видел — друзья настолько, что никаких нормальных
биологических чувств, а потом они вдруг сталкиваются лбами, прозревают и
понимают наконец, что были созданы друг для друга. В жизни с таким я никогда не
встречался и слышать не слышал. Потому что случаи конгруэнтно-избирательного
идиотизма, наверное, феноменально редки. Поскольку не способствуют выживанию.
И про увлечения ее я многое знал и, собственно, относился к
этому без выраженных эмоций. Она даже приходила ко мне советоваться по поводу
одной поначалу довольно забавной ситуации, которая грозила стать совсем не
забавной. И я что-то посоветовал, и — уж благодаря ли моему совету или вопреки
— но ситуация быстро и бескровно рассосалась. Сам же я медленно и осторожно,
ходя кругами, присматривался к Инке. Смущало только одно — что эта дылда выше
меня на два пальца. А так…
Вру, опять вру. Вовсе не это меня смущало. А то, что если с
человеком по-настоящему сближаешься, то он рано или поздно получает доступ к
твоим слабым местам. А я к этому еще не готов… во всяком случае, думал, что не
готов. В Инке был стержень, хороший каленый стержень. Это многих отпугивало, и
я тоже, как остальные идиоты… в общем, вел себя глупо. Однако кругами ходить не
переставал.
И тут Маринку решительно и по-спортивному быстро подцепил
Артур. На счет «раз». Подсек, не вываживая — дернул, да и на сковородку,
жарить. Казалось бы, ну что мне до этого? Вот. Ничего. А я взбеленился. Это был
апрель. Да, самый конец апреля. Не март, конечно, но все равно весна — тем
более такая запоздалая.
Мы ходили по колено в воде.
Потом началось наводнение — потому что сразу и ливни, и тает
снег, и ветер южный ураганный, и дамба уже наоборот — мешает воде вытекать… В
общем, три или четыре дня не ходило метро, неделю не было занятий. Первые этажи
универа залило. Говорили, что не обошлось без жертв — не на Васильевском,
правда, а на Крестовском — смыло несколько машин, и еще возле Невского
лесопарка — там вообще автобус снесло в реку, и чудо, что он оказался почти
пустой.
Все эти дни я сидел дома и не мог перестать думать о том,
как бы мне утопить Артура, чтобы никто ничего не видел и чтобы не оставить
следов преступления. Все планы были блестящи. Единственно, что меня остановило,
так это дождь: мерзкий, всепроникающий, почти горизонтальный. Ходить против
него можно было только медленным кролем — а я почти не умею плавать.
Каждый вечер к соседнему парадному подъезжала темно-серая
«ауди», и несколько минут спустя Маринка в зеленом плаще с капюшоном
выкатывалась из-под козырька и прыгала на переднее сиденье.
Я, между нами говоря, не всегда себя понимаю. Во всяком
случае, реже, чем других. Чего я взбеленился, скажите? Повторяю, никогда я
Маринку не представлял рядом с собой, никогда не ревновал ее к другим парням, а
тут… Затмение нашло. Амок, говоря выспренним старинным штилем.
Лбом и коленками я пересчитал все твердые острые углы в
нашей нелепой квартире, целыми днями слоняясь от кухонного окна, уставленного
горшками с чем-то зеленым, которое никогда не цвело, и до навечно запертых
межкомнатных дверей в моей комнате — за ними были еще две анфиладные комнаты,
чужие, других хозяев, и на моей памяти в них никогда никто не жил, кроме мышей.
На двери висела карта адмирала Пири Рейса, там же его портрет и — повыше —
портрет Миклухо-Маклая. Не представляю, что они не поделили, но старательно
смотрели в разные стороны, игнорируя друг друга.
Глава 2
Как и положено в этой реальности, спасла меня сессия. После
сдачи этнографии Северного Урала я проснулся сравнительно нормальным человеком,
способным даже с иронией и сарказмом посмотреть на себя прежнего. Хотя,
конечно, иронический и даже саркастический взгляд на столь жалкое существо не
делал мне чести…
Тогда, кстати, и стало наконец известно, что денег на летний
полевой сезон ректорату удалось немного добыть и что отряд начинает в спешном
порядке формироваться. Под командованием кэфээна Брево, фольклориста. А мне
пофиг, сказал я себе, пусть будет фольклорист, я не сноб. Пошел и записался
среди первых. И Патрик записалась — еще раньше меня.
Вот… А буквально через день-два после этого Артур этак легко
и непринужденно Маринку отпустил: дескать, пока-пока… что, ты еще здесь,
золотая рыбка?
И завел себе Вику.
Типа решил отдохнуть от брюнеток и попрактиковаться на
блондинках. Вика, между прочим, была натуральной блондинкой. В обоих смыслах.
Кстати, я долго думал, что если у блондинок корни волос
темные — то это значит, что блондинка не настоящая, а крашеная. Так вот — фиг.
Смотреть надо не на цвет корней, а на плавность перехода: если граница светлого
и темного резкая, вот тогда крашеная. А если переход плавный — натуральная.
Зачем я это говорю? Просто так. Может, пригодится
кому-нибудь. Из-за какой только фигни люди себе жизнь не калечили. Может, я
кого-то сейчас спасаю.
Вы ведь только представьте, Маринка как-то не сразу поняла,
что ей дали отлуп. Не, не так. Гирьку с весов скинули, граммовую такую, почти
глазом не видимую. Вынесли за скобки и сократили. С рукава сдули вместе с
пухом.
Знаете, такое даже с самыми умными людьми бывает: тупят.
Особенно если что-то серьезное и в первый раз. А некоторые вещи случаются
только с умными, у кого мозги быстрей рефлексов. Что, неужели это со мной? Так
не бывает… Ведь никаких признаков не видел. Всему находил объяснения.
Предательство и смерть — это то, что случается только с другими… ну и тому
подобное. Зато когда до нее наконец дошло…
Мы — отряд — как раз собрались в общаге на Кораблях на
предмет инвентаря. У кого-то из наших давно было все свое: рюкзаки, спальники,
пенки, посуда, — а кому-то приходилось занимать у археологов и геологов —
они обычно отправляются на практику тогда, когда мы уже возвращаемся. Лежалое
старье стаскивали от добрых людей, и Джор раскладывал это по полу рекреационной
комнаты — осмотреть и слегка проветрить; а Маринка, Валя и Аська Антикайнен
устроили волейбол в кружок. Мы с Хайямом как раз сравнивали достоинства трех мыльниц
— моего «панаса», его «никона» и отрядного «пентакса», у которого был один
серьезный плюс — это неубиваемость и непромокаемость, а все прочее — только
минусы. Так что именно тогда я сделал первый сенсационный снимок события… как
это по-русску… «события, положившего начало длинной цепочке других событий,
приведших к логическому концу…».
