Конвоир постучал в дверь, и она тут же открылась. За Дверью
ждала женщина в наряде официантки или горничной: кружевной передник, кружевная
наколка на волосах… Она кивнула конвоиру и молча показала Марине: заходи.
Маринка вошла.
Внутри огромного кубического помещения гулял ветер, пахнущий
тревожно и свежо, как на берегу моря; доносился мерный шум волн. Громадные
камни, обкатанные прибоем, живописно громоздились один на другой, образуя
искусственный утес с деревянной площадкой наверху; к ней шла нарочито грубая
лестница из бревен и толстых плах. На самом верху, опершись на перила, стоял и
смотрел вниз крупный, высокий, очень породистый мужчина лет пятидесяти.
— Давно жду, — сказал он. — Поднимайся. Икка:
кофе, пирожные, фрукты — быстро.
Женщина сложила руки перед грудью, поклонилась в полуприседе
и юркнула под лестницу — очевидно, там была устроена кухонька с кладовушкой.
Марина стала подниматься, стараясь не торопиться и в то же
время не тормозить. Пока что — и это было понятно — другого пути не намечалось.
— Устала? — спросил хозяин, когда она дошагала до
самого верха. — Присаживайся. От меня бегать бессмысленно, зато быть рядом
со мной — полезно и приятно.
— Вы всем незнакомым женщинам тыкаете? — спросила
Маринка.
— Да. У нас, наверху, так принято. Необращалавнимания?
— Что чем выше, тем хамоватее? Как же, обращала.
Надеюсь, мне не надо будет делать три раза «ку»?
— Нет. Чувствуй себя свободно. Если хочешь, можешь тоже
говорить мне «ты». Кстати, я Саша. Или Александр Петрович, что все равно. Или
просто Волков. Как тебе удобнее.
Маринка уселась за столик. Он был из незнакомого
полированного полупрозрачного камня.
— Я вас где-то видела, — сказала она.
— Возможно. Но это не имеет значения.
— А что имеет?
— Щит. Ты ПОМНИШЬ ЩИТ?
— Смутно… помню, как Костя его уронил, а я хотела
подобрать…
— Зачем?
— Вообще-то в нас стреляли. Кажется, ваши люди.
— А, ну да… Глупо получилось. И хорошо, что все
обошлось.
— Все? — горько спросила Марина. — А Сергей
Рудольфович? А спасатели?
Волков хотел что-то сказать, но тут по лестнице,
быстро-быстро семеня, взлетела служанка с подносом и стала расставлять на столе
кофейник, чашечки, блюдечки… Наконец на свое место взгромоздилась фигурная ваза
с персиками и виноградом, и служанка, пятясь и кланяясь, исчезла.
— Удобно, — сказал Волков. — Хорошая ведьма —
мертвая ведьма…
— Так все-таки? — спросила Маринка.
— Видишь ли, в чем дело… Когда вы каким-то чудом
обнаружили эту древнюю крипту, проникли в нее — вы запустили мощный процесс,
который, если не взять его под контроль, довольно скоро сделает жизнь на
планете невыносимой. А для того, чтобы взять его под контроль, времени у нас
очень мало — сутки, скажу это сразу. Если бы крипта так и оставалась закрытой —
то никакого пожара бы не было, и мы бы готовились к событиям медленно,
аккуратно и незаметно; и уж точно никто бы не погиб. А так… какой смысл щадить
тех, кто все равно умрет через неделю или месяц?
— Ум… рет?.. — Маринка поперхнулась печеньем.
— Да. Такое уже было однажды — тридцать девять тысяч
лет назад. От той цивилизации не осталось почти ничего — и, пожалуй, совсем
никого. Во всяком случае, в наблюдаемом мире.
— И вы так спокойно…
— Чтобы было понятно — мне почти две тысячи лет. Л
независимо от того, уцелеет ли человечество, я — точно уцелею. Может быть, мне
удастся спасти миллионов сто — цвести — и стать у них богом. Это было бы
забавно. Но гораздо больше мне хотелось бы сохранить человечество в нынешнем
его виде, потому что я успел к нему привыкнуть. Во всех смыслах, от
сентиментального до утилитарного. Мне удобно, комфортно, я ничего не хочу
менять.
— Две… тысячи? — Маринка помотала головой. —
Лет?
— Да. Но я не Христос и не Вечный Жид. Я даже родом из
близких мест, мои предки пришли сюда с колесницами хуурагов, а хуураги — это
общие предки всех угров, выживших и сгинувших. Но об этом я расскажу как-нибудь
в другой раз, после того как мы выиграем наши сегодняшние сутки… Итак, ты,
насколько я понимаю, первой взялась за щит?
— Наверное. Я просто не помню этого момента… Нет,
что-то помню. Как будто… удар. Белый взрыв. Без звука, только вспышка. В виде
звезды…
— Вот такой? — И Волков на салфетке набросал
семиконечную звезду с лучами разной длины.
— Похоже. Очень похоже.
— Тогда все становится еще страннее. Потому что обычный
человек этого воздействия не вынес бы. Смерть или начисто выжженный мозг. Кто
ты, девочка?
— Я? Просто… простоя.
— Расскажи про свою семью.
— Семья как семья. Я да мама. Отец нас бросил… впрочем,
он умер уже, спился. Мама… просто мама. Бухгалтер. Что может быть обычнее?
— Ну… многое. Мама больше не пыталась выйти замуж?
— Нет.
— И друзей у нее не было?
— Я в ее личную жизнь не лезла. Как и она в мою.
— Так были или нет?
— Не замечала.
— Бабушки, дедушки, дяди, тети?
— Бабушку одну я помню, очень смутно — совсем маленькая
была. Остальных не застала. Нет, родственников нет вообще.
— У вас дома много цветов?
— Цветов?
— Нуда. Комнатных растений.
— Тогда не цветов, а деревьев. Много. Жить почти негде.
Пальма, лимон, фисташка, кофе…
— Кошки, собаки, мыши, рыбки?
— Нет. Даже тараканов.
— Ну, сейчас тараканов нигде не встретить… что, кстати,
может быть своего рода сигналом… Но об этом мы тоже поговорим потом. Когда
покончим с насущными проблемами. Теперь о тебе. Ты по характеру замкнутая или
общительная?
— Ни то ни другое. Как сказать… я люблю общаться — со
мной не очень любят.
— Почему, как ты думаешь?
— Потому что я колючая. Легко могу обидеть ни за что.
Потом ругаю себя, но… В общем, не очень со мной хорошо людям. Неуютненько.
— Но весь мир еще не идет на тебя войной?
— Я понимаю, что мир сошел с ума. Но не до такой же
степени.
— Возможно, что миру действительно не выстоять против
тебя… Теперь я задам вопрос, а ты прислушайся к себе и только потом ответь,
хорошо?
-Ну…
— Предположим, у нас ничего не получится, и мир начнет
гибнуть. И люди узнают, что ты всему виной. Им же не объяснить, что ты — только
последний штрих, поворот ключа… Так вот: как ты это воспримешь?
