— Что они будут обо мне думать такое?
— Да. При этом они ничего не смогут тебе сделать… да и
сама гибель мира тебе тоже ничем не будет грозить.
Маринка прислушалась.
— Ничего не чувствую. По-моему, мне все равно. То есть
я бы не хотела, чтобы мир погиб…
— Но ты ощущаешь его отдельно от себя?
— Примерно так.
— Ну что же… Все сходится. Хочешь узнать о себе немного
нового?
— Даже так?
— Да. Пойдем.
Глава 19
Все это Маринка рассказала мне немного позже, а еще немного
позже я, пока сидел и ждал ее, записал по свежей памяти на диктофон. А вот то,
что я помню сам, помню даже сейчас, отчетливо и без тени сомнения:
— …и еще раз! Нет, ты смотри, смотри! Ты не
отворачивайся! Ты! В этом! Виновата! Итак, снова: ты говоришь мне стафу — или
еще один…
— Я не знаю никакой стафы! Что такое стафа? Я не знаю,
честное слово! Объясните же!
— Молитва, заклинание, пароль… то, что отопрет щит. Ты
должна была получить ее, когда коснулась щита. Это она — стафа — показалась
тебе белой звездой. Это она чуть не убила тебя.
— Но я не знаю…
— Ульфур!
— Не надо! Я же не могу вспомнить того, чего не знаю!
Этого нет во мне! Ну чем я могу доказать?! Ну, влезьте мне в мозги, режьте меня
— ребят-то зачем?..
— Ты мне еще нужна. Ульфур, давай. Один… два…
Ульфур смотрел мне в переносицу. Глаза у него были желтые,
волчьи. И я знал, что ничего не успею. Он быстрее. Еще я знал, что сейчас умру,
как пять минут назад умер Илья, и больше ничего не будет. Это была совершенно
деревянная мысль. А еще пришли слова, которые я беззвучно бормотал, едва шевеля
губами и не отдавая себе отчета в том, что они значат. Если бы я хоть что-то
соображал, я бы удивился, как легко они складываются.
Меня нет, я прозрачен, как стеклышко Я лечу высоко над
страдой Я скользнул через узкое горлышко И пролился студеной водой Я прилип
тополиной пушинкою К темной волчьей косматой спине Я растаял случайной
снежинкою Ив глаза ты глядишь — не мне По ту сторону микрофона раздался
какой-то шум, вскрик, удары, шуршание, скрежет. Потом вернулся голос:
— Пять.
Ульфур вскинул руку с пистолетом — и, продолжая смотреть на
меня, выстрелил в Хайяма…
Потом они повернулись и ушли. Дверь закрылась, и стало почти
темно.
Здесь у меня спасительный провал в памяти. Я не помню, кто
как себя вел, что говорил и что делал. Ну, сами представьте себя на нашем
месте… хотя это, наверное, невозможно. Вот только что рядом с тобой случилось
две смерти, два убийства, но убили друзей, убили не тебя… скажи честно, ты
сможешь сдержать радость? Облегчение хотя бы? Убитые сразу оказались где-то
далеко-далеко…
Нет, кое-что я все-таки помню. Помню, что Илья умер сразу,
потому что крови под головой было совсем мало, а Хайяму пробило шею, и он истек
кровью, и Артур пытался ему что-то пережать, заткнуть… он сам был потом весь в
крови с головы до ног. Я помню Патрик, которая сидела под стеной, сжав колени
локтями и пытаясь ладонями закрыть себе и уши, и глаза, и рот… я ее тронул, и
она дернулась, как от удара током. А Валя была как-то нечеловечески спокойна,
только все время отрицательно покачивала пальцем: я что-то забыла, я что-то
забыла, но я обязательно…
Потом я, Джор и Артур отнесли убитых в дальний конец
коридора, а когда вернулись — Вика, рыдая, пыталась какой-то тряпкой стереть
кровь с пола, и я почему-то закричал на нее: не смей этого делать! Не знаю
почему. Она смотрела на меня круглыми глазами и даже не истерила, настолько
непонятным был для нее мой поступок. А я откуда-то знал, что если мы сейчас
сотрем следы, то потом ничего не вспомним. Откуда я мог это знать?..
Нет, ерунда. Ничего я не знал. Просто сам этот жест:
побыстрее затереть, уничтожить следы смерти наших товарищей — показался мне…
нет, слова не подберу… то ли трусливым, то ли хамским… в общем, неправильным.
А может, мне просто хотелось наорать на Вику.
Из-за этого мы снова чуть было не подрались с Артуром.
В общем, все было плохо. И могло стать только хуже.
Тут еще погас свет…
Вспомнил: когда Вика терла пол, она проклинала Маринку за
идиотское упрямство, она жизнями нашими готова пробросаться, партизанка, сволочь…
И я то ли не расслышал слов, но понял, что Вика опять взялась себя по-гадски
накручивать, то ли как раз расслышал, взбеленился, но наорал про другое — про
то, что меня хуже всего взбесило: парни еще коченеть не начали, а их уже
стирают с доски. К тому же Хайямовой курткой…
Маринка тем временем лежала в отключке. При этом она
странным образом видела саму себя — как бы из-под потолка, видела сидящего в
задумчивости Волкова, видела стены и видела то, что находится за
стенами, — смутно, но видела. Она даже сумела рассмотреть путь наружу:
через соседнюю маленькую комнатку, потом по лестницам, потом подземный бункер с
рядами клеток, потом снова лестница, но уже вверх — и усеченная бетонная
пирамида выхода с тяжелой наклонной дверью…
— Хватит, — поднял голову Волков. — Хватит, я
сказал!
Он ударил ладонью по стальному столу так, что тот загудел,
как колокол. Щит, закрепленный на нем под раструбом ультрафиолетового
прожектора, добавил в гудение свою ноту.
Лиловая мерцающая искра, которая все это время металась по
лабиринту — а лабиринтом, очень сложным, была почти вся выпуклая поверхность
щита, на какое-то время остановилась, как бы прислушиваясь к происходящему.
(«Ты знаешь, что это?» — «Нет». — «Это душа моего
отца». — «Как она попала сюда?» — «В момент смерти; это очень злое и
подлое колдовство, я не хотел бы о нем говорить». — «Что же с ним
случилось, с вашим отцом?» — «Ему отрубили голову — этим самым щитом, острой
кромкой. А потом ему отрубили ноги и сожгли, чтобы он не смог выйти из могилы.
Очень практичный оказался ход: когда я спустился в Нижний мир, я не смог
вывести отца, хотя нашел его и даже почти говорил с ним…» — «Почти говорил? Это
как?» — «Побываешь в Нижнем мире — поймешь. Если ты мне поможешь, я тебя
научу».)
— Вставай, — сказал Волков. — Время уходит.
Тебе оно нужнее, чем мне.
Маринка поднялась. Тело было чужое.
— Ты действительно не знаешь стафы, — сказал
Волков. — Это удивительно, но это правда. Тогда у нас остается
единственный выход: ты отправляешься в Весиалюэ, к колдуньям. Узнаешь у них заклятие
и приносишь мне. Тогда можете все убираться к мамочкам. Если не приносишь, то
ровно через сутки я прикажу начать убивать этих твоих приятелей — скажем, по
одному в час. Причем каким-нибудь веселым способом. Прикажу отдавать их волкам.
Что скажешь?
— Что такое Весиалюэ? — мрачно спросила Маринка.
