А потом прямо в той точке, куда был уперт его неподвижный
взор, что-то стало темнеть. Темное пятно увеличивалось, набирало интенсивность
и приобретало пока непонятную форму. Еще чуть позже в центре продолговатого
пятна образовалась трещина, и края ее сразу же стали вворачиваться сюда, внутрь,
к нам, тлея по кромке багровыми огоньками, и эта багровая замкнутая,
стремительно меняющаяся линия тоже что-то напоминала или означала. И за
бумагой, которой в итоге оказался этот мир (театр Карабаса… нарисованный
очаг…), тоже что-то происходило, какое- то движение — словно шевелился ком
миног.
(Не люблю миног. Паразиты. Да и невкусные они на самом-то
деле.)
Наконец, дыра в пространстве — нет, не дыра, неправильно
называть ее дырою, дыра подразумевает пустоту, а здесь, наоборот, возникала
наполненность — в общем, это нечто, обрамленное багровой, тускло-багровой,
наконец, почти невидимой истонченной нитью, перестало увеличиваться и менять
форму. Теперь это был человек в странной позе, и Джор его узнал — Волков, тот
самый, но здесь он был не в походном обмундировании, а в каких-то лохматых
обносках, с ножом в одной руке и щитом в другой. Потом он шевельнулся. Он и так
стоял на широко расставленных согнутых ногах, а теперь стал наклоняться вперед
все сильнее и сильнее, как бы волоча за собой прилипший к нему или вросший в
него занавес — нет, задник, — на котором все прежде и было нарисовано. Мир
пошел складками, и почему-то именно это было самым ужасным… а Волков встал на
четвереньки — на колени и локти — и, волоча растягивающийся мир за собой,
медленно пошел к Джору…
И Джор проснулся. Во рту был привкус рвоты, а напротив него
так же на четвереньках стоял Артур и, наклонив голову, смотрел в упор.
— И знаешь что? — спросил Артур, как будто
продолжая только что прерванный разговор. — Я ведь вспомнил, где его
видел. На приеме у губерши. Мать сопровождал в качестве пажа. И этот Волков
там. Он сейчас министр недра пользования и хрен-перец, не помню, чего еще. И
говорили тогда, что он покупает под полигон огромный кусок территории в
Карелии. Наверное, вот этот. Где мы сейчас. А значит, у него тут какой-то
бубновый интерес. Правильно же?
— И что? — тупо спросил Джор, поднялся и побрел к
умывальнику. Вода там шла с привкусом железа, но это лучше, чем ничего…
— Да так… — вслед ему сказал Артур. — Когда
понимаешь, в чем у человека интерес, уже можно маневрировать.
— Он не человек, — сказал Джор, не оборачиваясь.
…А нас вели, иногда подталкивая тупыми концами копий в
спину, да и пониже спины — по-моему, безо всякой к тому нужды, а просто
забавляясь. Бежать мы все равно не могли, побегай-ка с руками, связанными за
спиной, тем более когда на шею тебе накинута петля, а конец веревки обмотан
вокруг талии у конвоирши. И хотя Маринку эти дивные эльфы слушались во всем, но
веревки с нас снять они категорически отказались: таков-де устав, а если что не
по уставу, то начальство не помилует.
Тогда, на поляне, они появились сразу со всех сторон, числом
семь, с натянутыми луками в руках — проступили из воздуха, стали видимыми, как
еще это описать? — вот только что никого нет, и вдруг воздух идет
прозрачной рябью, как вода, и из ряби выходит человек, и рябь тут же пропадает…
Были они точь-в-точь как эльфы во «Властелине колец», разве что одеты более
разнообразно, не совсем в униформу, и ушки хотя и были заострены, однако не так
гротескно, как в кино, — чуть-чуть заметно, и все. Молва всегда склонна
преувеличивать отличия.
В общем, нас с Шарпом мигом поставили на колени и обыскали.
Потом все найденное снова рассовали нам по карманам и в рюкзак, за исключением
пистолета и метательных ножей Шарпа. Красивые и хищные у него были ножички…
Ну и связали нас, как я уже сказал. Моментально, не туго, но
чем-то таким, что не растянуть и не порвать, тут же врезается в кожу — леской,
что ли.
А потом эти дивные эльфы окружили Маринку, встали на колено
и, положив правую руку на левое плечо, склонили головы.
— Вот… это… да… — тихо сказал Шарп.
Да я и сам офигел, если честно. Сколько я Маринку
знаю? — она еще в школу не ходила…
Но говорили они тогда совсем непонятно, и Маринке
приходилось объясняться с ними жестами. А они лишь согласно кивали и предлагали
немедленно идти дальше.
И в конце концов мы пошли.
Поляна, круглая, заросшая травой, вдруг превратилась в
лесную просеку, по которой как ни в чем не бывало продолжала тянуться желтая
тропа. Песок, как мне кажется, чем дальше, тем делался желтее, ярче и чище.
Наверное, такую тропу легко было рассмотреть и в более плотных сумерках.
Ночь между тем никак не наступала — даже с поправкой на все
северные извраты. Ни солнца, ни луны, но с неба лился рассеянный свет — достаточно
яркий, чтобы читать.
А потом началось странное…
(Написал и подумал, что это звучит нелепо. Как будто все,
что было до того, — нормальное. Но, понимаете, есть странности и
странности. Странности просто, странности страшные и странности впечатляющие.
Эта была из последних, поэтому я ее отмечаю особо.)
Пейзаж менялся. Не так, как при ходьбе или, скажем,
езде, — там все понятно. Здесь же один пейзаж проступал сквозь другой:
например, в лесу мне начали мерещиться горы, и буквально через сотню шагов лес
истончился и растворился, а тропа повела нас по узкой седловине, и влево
уходило темное скалистое ущелье, а справа зеленела поистине райская долина, и
даже видны были небольшие стада то ли антилоп, то ли оленей. И точно так же
горы сменил берег бурной реки и длинный подвесной мост…
По мозгам это било, конечно… ой. Чем-то происходящее
напоминало воздушную яму на самолете — провалился, воспарил, уши заложило, и о
чем думал и говорил до этого, уже все равно. Жизнь в каком-то маленьком смысле
начинается заново, с нуля. Вот тебе леденец.
Когда мы перешли мост, я стал понимать конвоирш.
Нет, они не заговорили по-русски, а я не обрел чудесным
образом владения чужим языком. Просто я как будто вспомнил эти слова, которые
знал когда-то, но начисто забыл…
Не могу сказать, что меня это обрадовало. Дивные эль- фийки
рассуждали о наших с Шарпом статях и как бы это сказать? — кинув жребий,
делили нас промеж собою.
— My little sister, — позваляМаринку. — You hear…
you understand what they say?
— No. What?
— They have the views of our innocence.
— Do you really understand them?
— Aye.
— Ups… Just a minute… I think I do too*.
Маринка огляделась. Тропа как раз вела между двух невысоких
зеленых холмов. Маринка выбежала вперед, повернулась, раскинула руки:
— Стойте!
— Хозяйка, — строго сказала старшая из эльфиек. —
Надо идти… пройти… быстро. Время… потом. Объяснить. Идти сейчас.
