Постепенно дрожь прошла, а тело наполнилось приятным теплом.
Но она не успела им насладиться, потому что колесо провернулось еще раз, и она
разом погрузилась с головой.
Через несколько секунд она заставила себя открыть глаза. Ей
всегда было трудно открывать глаза в воде, потому что плавать и нырять она училась
в бассейне, где вместо воды налит чистый хлорамин. Здесь вода была совершенно
неощутима для глаз. Как воздух или туман.
«Не задерживай дыхание», — говорили ей. Но тут она Лничего
не могла с собой сделать. Весь опыт сухопутных предков, вбитый в геном, требовал
держаться, держаться, держаться до последнего, до комков колючей проволоки в
легких, до вылезших от натуги глазных яблок, до черного хаоса неминуемой
смерти, который выключает сознание и оставляет только какие-то древние
инстинкты. Она почти не могла шевелиться, руки были при пеленуты к телу, и она
лишь притянула колени к груди…
И вдруг в черной пелене ужаса возникло зеленое пятно. Через
миг оно словно бы оказалось в фокусе восприятия, и теперь можно было понять,
что это зеленый луг, что воздух над ним пронизан косыми лучами солнечного света
и что над лугом низко-низко летит, чуть шевеля руками и ногами, обнаженная
девушка с развевающимися волосами. Девушка подлетела к Маринке вплотную и,
улыбаясь, сказала: «Дыши!» Голос у нее был низкий, вибрирующий.
И Маринка вдохнула воду. Закашлялась. Пузыри воздуха
вырвались, произведя гирлянду звуков. Потом воздух выходил еще и еще, вызывая
щекотку в носу.
Водой можно было дышать почти без труда…»
Я нашел Шарпа, когда он вытаскивал свою лодку на берег.
Рядом с ним стояла одна из девушек-разведчиц, которые нас захватили, —
Айникки. Увидев меня, Шарп подмигнул мне и глазами показал на Айникки, и я
понял, что он хвастается своей мнимой победой.
— Ну что, капитан, — сказал я. — С уловом?
— Не без того, — гордо сказал Шарп и выволок из лодки
двух лососей, каждого килограммов по семь, связанных вместе за жаберные
крышки. — На блесну! — добавил он с особой интонацией, но я не такой
знаток рыбалки, чтобы понять, в чем соль этого замечания.
— Тогда давай их быстро на угли, потому что скоро нам
назад, — сказал я.
И увидел, как глаза Шарпа потухли.
Лосось оказался волшебно вкусен. Горячий, пропитанный дымом,
с моченой брусникой и молодыми побегами папоротника в качестве приправы, на
горячих же плоских лепешках… Я забыл, что надо заставлять себя есть, я
наслаждался, и мне были безразличны причины. Мы наелись так, что казалось,
встать будет невозможно.
Но мы встали.
На этот раз нам подали не две маленькие ладьи, а целый флот:
большую ладью, в которую могли поместиться человек тридцать, шесть — поменьше и
еще с десяток совсем маленьких, на двух-трех человек. Маринку ввели на борт
торжественно, под многоголосое пение; мы с Шарпом уже сидели на носу, тихо, как
мыши под веником. Триумвират: Рагнара, Ирина Тойвовна и Иткураита (та,
зеленоглазая) — явился в полном составе. Откуда-то я знал, что между ними
далеко не все безоблачно и что долгое отсутствие Иткураиты имеет другое
объяснение, нежели то, которое дали нам. Но все это было смутно и зыбко, и пока
что никаких оснований верить себе я не находил…
Наконец проводы кончились, прозвучало уже полу знакомое
слово, и подул ветер. Разумеется, попутный. С нами на ладье было еще девять
человек, и это почему-то меня тревожило — именно то, что девять, а не восемь
или десять. Я оставил Шарпа в его грусти и тоске и подсел к Маринке.
— Все нормально? — спросил я.
— Откуда мне знать? — пожала она плечами.
— Ты что-то чувствуешь?
— Много всего… пока не разобралась. Не растасовала.
— Силы великие? I — Не дразнись.
— Ив мыслях не держал. Какой-нибудь план?
Она внимательно посмотрела на меня.
— Какой может быть план? Сначала надо хоть что-то узнать…
— Ну, по-моему, они очень много всего знают. Хотя бы в общих
чертах.
— Именно что в общих… Нет у меня плана, Кость, и я тут на
тебя очень рассчитываю.
— На мое солдатское прошлое?
— Угу… Ты ведь мне не все рассказывал, правда?
— Правда. Но в штабах мне так или иначе служить не пришлось,
и планы кампаний меня составлять не привлекали. И генералы со мной не
советовались.
— Это смешно, — сказала она сквозь зубы. — Ты ведь
меня понял, Кость, да? Просто прикалываешься?
— С чего мне прикалываться? Что нас посылают — пойди туда,
не знаю куда, принеси то, не знаю что? Одни запугивают, другие говорят комплименты
— а на самом деле и те и те думают про себя что-то свое? Не верю я им, Маринка.
Ни Волкову, ни твоим ведьмам. Тебе хоть заклятие-то сказали?
— Я его сама вспомнила.
— То есть ты его и тогда знала?
— Выходит, что так… Не трави душу, а?
— И что теперь? Отдашь его Волкову?
— Буду торговаться.
— Ты видела, как он торгуется.
— Да. Но я теперь не одно заклятие знаю.
— Много?
— Много. Не запутаться бы…
— Слушай… План, говоришь… Ты мне это заклятие можешь
сказать?
— А смысл?
— Оно ведь втягивает душу в щит?
— И что? I — Ну, ты же помнишь, как разобрались с Волковским
папашей? Пока одна отвлекала его, другой подкрался…
— Думаешь, прокатит?
— Подготовиться надо. Мне так кажется. Маневр всегда лучше,
чем совсем ничего. А там — как повезет.
— Ну да, ну да — Маринка замолчала, нахмурилась, задумалась.
Потом подняла бровь.
— А ты знаешь, действительно может получиться. Давай сюда
ухо…
Глава 29
Уже в середине этого разговора я почувствовал какой- то
неприятный зуд во всем теле — даже не зуд, а мелкую- мелкую вибрацию. Она
нарастала, а я почему-то терпел, не меняясь в лице, хотя в какой-то момент
ощущения стали совсем чудовищные. Потом стало изменяться все вокруг: цвета
блекли, контраст нарастал, объем пропадал — я постепенно как бы оказывался в
большом стакане, оклеенном изнутри фотообоями качества старой газеты… я был уже
вне этого мира, но никто пока этого не замечал.
— Хорошо, — сказал я, дослушав Маринку, и
встал. — По законам жанра, мне следовало бы тебя убить сейчас. Но — живи.
Мой тебе подарок. Главное — не суйся ко мне. Там — не пожалею. Прощай…
Я оттолкнулся от настила днища ладьи с такой силой, что
проломил его, а добавив второй ногой в борт, смял его, как кусок картона. Тело
мое взвилось в воздух… Две ведьмы успели выстрелить в меня, но я отмахнулся от
стрел, и они вонзились в самих стрелявших. Прижав руки к телу, я понесся над
самой водой — все быстрее и быстрее. Воздух засветился, вода позади вздыбилась
высоким буруном… Потом плоский черно-белый мир вокруг потемнел, как будто
плавно выключили свет.
