— Если ты такой умный, ты должен понимать, чего стоят клятвы
колдунов?
— Эта единственная, которую ты сдержишь. Говори: клянусь
тем, кто дал мне мою силу…
И в этот момент грохнул оглушительный взрыв. Кусок стены на
уровне второго этажа вылетел, и из пробоины повалил густой дым.
Кто-то напоролся на нашу забытую растяжку…
И дальше все смешалось. Какие-то новые ведьмы налетали на
Волкова, как вороны на медведя, и он отбивался от них молниями и огнем, и еще
откуда-то невидимый ударил пулемет, и видно было, как разлетаются от панциря
Волкова в разные стороны пули — буквально как брызги воды, когда из шланга под
большим напором направляешь ее на какое- то препятствие… Он загасил невидимых
пулеметчиков, но все равно кто-то продолжал стрелять в него, а потом я увидел,
что Артур лежит со стрелой в груди, а Аська подползает к нему, а потом меня
откинуло чем-то — не взрывом, а чем-то подобным тому сотрясению пространства,
которым он по нам шарахнул, только теперь это применили против него, — я
успел увидеть, как он, взмахнув неловко руками, летит спиной вперед, и
врезается в черный камень, и сползает по нему. Потом я сам с немалой силой
приложился спиной к деревянной лестнице, перевернулся и свалился с нее, а когда
выбрался, чтобы увидеть, что же там дальше…
В общем, там был расстрел. Ведьмы окружили Волкова
полукольцом и всаживали в него стрелы с какой-то потрясающей скоростью и
нечеловеческой силой, и было видно, что уже не все стрелы застревают в
невидимой броне, а многие и многие ее пробивают. И тут появилась Маринка. В
руке ее был лом, обычный железный лом — и вот этот лом она, размахнувшись,
метнула Волкову в грудь, и он с силой снаряда пробил тело насквозь и пригвоздил
колдуна к черному камню.
На миг стало тихо. Все почему-то замерли. А потом я увидел,
что конец лома, торчащий из тела, засветился. Не как раскаленный металл —
красным, а сначала синим, потом пронзительно-фиолетовым…
И Волков закричал. Весь утыканный стрелами, пригвожденный к камню
— который, похоже, высасывал из него то ли его магическую суть, то ли просто
жизнь, — он кричал от боли и страха, и не могу сказать, что я ему
сочувствовал, — хотя и злорадства не испытывал, а только какое-то жестокое
отупение.
Маринка подошла к щиту, подняла его и закинула за плечо. Не
оглядываясь, пошла в мою сторону — кажется, даже и не видя меня. И тут я увидел
ее лицо…
Белая кожа с черными прожилками и глубокими морщинами.
Совсем черная вокруг глаз. Глаза белесые, выцветшие, неподвижные. Острый хрящеватый
нос, вытянувшийся подбородок. И рот — почти безгубый, круглый, как у миноги, и
полный неровных острых грязных зубов.
— Пойдем со мной, — сказала она.
Я попятился.
И в этот момент Волков что-то сделал. Из последних сил.
Пустил молнию, или огонь, или что-то еще. Не знаю, что именно, да и не узнаю
никогда, потому что от этой штуки сдетонировали аммонитовые патроны. Которые
без детонаторов безопасны, как дрова. Они лежали в мешке под помостом, где их
оставила Аська. Почти у самого камня.
Можете мне не поверить, но я успел увидеть этот взрыв как бы
в замедленном темпе. Белая звезда, и просто исчезнувший помост, и как подлетают
вверх, отрываются и пропадают из виду ноги Волкова, и как по черному камню за
ним начинают змеиться трещины — не прямые, не ломкие, как если бы разбивали
обычный камень или там стекло, — а извилистые, разветвленные, образующие
какой-то изощренный узор, в каждое мгновение что-то напоминающий мне — древние
письмена, когда-то виденные и забытые, да, наверное, так, — камень
распадался огненными буквами, что-то сообщая тому, кто сможет запомнить и
прочитать…
И еще: на миг мне показалось, что я вижу стремительно
летящую Рагнару с боевым серпом, занесенным для удара, и лениво подумал: нуда,
ноги-то мы ему оторвали…
Потом меня приложило обо что-то, и наступила темнота.
Затем пришли видения. Сначала я бегал по тайге за Маринкой,
а потом оказался в той школе. Я много дней бродил по этажам в поисках выхода,
но не находил его. Пули все так же влетали в окна и, ударяясь о стену, осыпали
меня известковой и кирпичной пылью. Потом меня нашла собака Лили — та,
грязно-белая, страшная, именем Хукку. Это было важно — что я помнил имя. Собака
привела меня к Лиле. Лиля сидела во внутреннем дворике, и перед нею было
разложено несколько кучек костей. Она задумчиво и отрешенно перебирала их,
время от времени перекладывая какую- нибудь маленькую косточку из одной кучки в
другую. Потом она стала посылать меня в подвал школы, чтобы принести кости
оттуда. Подвал был набит костями. Я приносил.
…Я все говорю «школа», но это могла быть и больница
какая-нибудь, и какое-нибудь здание администрации, вынесенное немного в сторону
от деревень, — может быть, хотели когда-то укрупнять колхоз, начали
строить, а тут все возьми и посыпься. Что это школа, мы решили, найдя во дворе
разбитый глобус, которым кто-то когда-то играл в футбол. А здание было такое:
на склоне, и та часть, что ниже по склону, двухэтажная, а те, что выше, —
одно. Замкнутый квадрат с внутренним двориком. Во дворике, помню, стояло
засохшее дерево — довольно большое. Ну а так — коридоры, налево окна, направо —
классы или палаты, или там какие-нибудь офисы; кое-где даже остались двери и
линолеум на полу. Ну а так — ни мебели, ничего. Я сейчас уже и не помню,
послали наше отделение эту школу проверить или же Маркушкин сам решил заглянуть
и понюхать, чем там пахнет… Вообще-то месяца три все было спокойно, и все
решили, что банда либо ушла за перевалы, либо распалась в мелкую фракцию и
легла на дно и что-то готовит, а значит, теперь это дело фээсбэшников, пусть
они через агентуру выясняют, где их ждать и с чем; наше же дело бульдожье:
вцепиться и не выпускать.
А школа эта (я ее вот еще почему упорно называю школой: она
мне такой снится: с партами, с досками, с какими- то шкафами полуразбитыми; на
самом деле ничего не было, голые стены и даже не везде потолки) — ее
начали строить за несколько лет до развала Союза в довольно безлюдном месте, то
есть до ближайшего населенного пункта было по карте километров семь, а дорогами
все двадцать; но, может быть, так и решили, что лучше возить школьников
автобусами в большую и оборудованную школу, чем содержать маленькие по семь
человек класс. Ну а потом началось все то, что началось, и так этот недо строй
и стоял, и даже во дворе его выросло дерево (по-моему, абрикос, но не поручусь)
и засохло. Ну и тем более логично, если это была не школа, а больница, —
ставить в равноудаленном месте, и всем будет одинаково неудобно ездить, и никто
не в обиде…
В общем, мы вдруг почему-то взяли и заглянули в эту школу. А
там, конечно, следы пребывания, однако давние, и мы уже совсем было решили
ехать дальше, но тут нам взяли и подбили бэху, и оказалось, что банда здесь
рядом если не в полном составе (а фээсбэшники насчитывали у них примерно
человек двадцать — двадцать пять постоянного состава, тех, которые профи), то
все равно имеет подавляющее преимущество: было нас девять, и сразу же двое
сгорели вместе с бэхой. Хорошо, что ПКМ Маркушкин никогда из рук не выпускал, и
патронов мы только на себе таскали четыре боекомплекта, а тут просто чутье
сработало у сержанта: велел сразу, как высадились, две цинки автоматные
забросить в вестибюль и три коробки с лентами. В общем, на час хорошего боя мы
были обеспечены.
