Да, и еще — про Артура. Я его спросил недавно, что такое
шиба, и он тут же спросил, почему я спрашиваю, и оказалось, что его несколько
дней мучает это слово, значения которого он не может вспомнить, а что-то внутри
его подсказывает, что это очень важно. Я понял, что он не врет. А что тогда
случилось, действительно ли он хотел заполучить толику знаний Волкова или
просто блефовал, затягивая время… уже не узнать. Ну и ладно.)
Вот, собственно, и все. По официальной, если можно так
выразиться, версии — мы откуда-то возвращались, началась гроза, мы укрылись от
дождя в заброшенном сарае, задремали — а в сарай возьми да и ударь молния.
Сергею Рудольфовичу, конечно, влетело по самое не могу, потому что положено, но
с работы его не уволили — ну, не властен еще человек над молниями. Главное, все
живы, а что у некоторых в мозгах вышло легкое перепутывание — так опять же силы
природы тому виной, а не человеческий фактор. И я бы, наверное, как и все,
поверил бы всему этому, — но однажды — еще там, в эмчеэсовском госпитале
(они на нас попутно еще и тренировались каждый день, трудолюбивые такие
ребята) — посмотрел в зеркало и не узнал себя. И тут же что-то защелкало в
мозгах… а потом я прочитал свой дневник и послушал свой диктофон. И посмотрел
снимки. И тогда стал расспрашивать ребят…
Я думаю, что все, что происходило с нами и что я
описал, — правда. Вот просто тупая однозначная правда. Нуда, многие из нас
забыли почти все. Бывает. Я тоже постепенно забываю.
Единственное, что меня мучает, — это Илья. Его никто не
помнит, кроме меня. Я даже по телефонным базам пробивал — Илья Кашин. Таких
нашлось аж четверо, но никто не подходил по возрасту. В общем… помните, когда я
вдруг превратился в Волкова, а сам оказался в клетке? Помните? Так вот…
Нет. Пусть эти мои догадки пока остаются моими догадками.
Потому что, боюсь, еще ничего не кончилось. А мне надо иметь хотя бы один, хотя
бы самый завалящий козырь в рукаве. И еще: как только я начинаю задумываться
над этим, меня охватывает какой-то темный тянущий ужас, и уже никаких мыслей
нет, и… в общем, я понимаю, что во всем этом остается что-то недоразгаданное.
Пусть пока так и остается.
Больше мне рассказывать вроде бы нечего. Сегодня двадцатое
августа. Закрываю последнюю тетрадь и кладу в стол. Может быть, скоро я открою
ее и буду читать как дикую фантасмагорию.
Р.Б. Созвонился с Ладиславом. Он существует. Он меня помнит.
Я спросил, можно ли ознакомиться с «костяными рунами». Сказал, что да. Завтра
на пару дней смотаюсь в Петрозаводск. Зачем мне это, сам не знаю. Но раз
организм вспомнил про них, значит, это для чего-нибудь ему нужно.
Р.Р.Б. Сегодня двенадцатое октября. Жарко. Лето реально
сползло с июня на октябрь. Несмотря на преждевременное и несчастное завершение
экспедиции, нам назначили проведение нескольких научных конференций — типа
давайте, ребята, покажите класс: как на неполных и непроверенных данных строить
логичные модели. Мне-то вообще было лучше всего, у меня имелось хоть всего одно
описание жилого дома и хозяйственного двора, но более чем полное. Так что мой
доклад и презентация имели заслуженный успех.
Потом выступала Аська. Ей помимо полевой добычи понадобились
экспонаты и образцы из РЭМа — но все это она обработала неплохо, доказывая, что
при всей разности культур народов, разделенных или препятствиями в виде гор,
или в виде рек и морей (если основной транспорт сухопутный), или горно-таежными
водоразделами, если у народов акцент делается на перемещение по воде, — у
всех у них очень похожая орнаментика оберегов и вообще всего, что относится к
охранительной магии. Как основные примеры Аська использовала орнаменты саамов,
ингушей и индейцев сиу. С выводами Аська как-то постеснялась.
Следующей начала читать Маринка, у нее была тема про
наговоры, заговоры, проклятия и заклятия, но читала она как- то сухо — будто
давно потеряла интерес к предмету. Тарабанила, и все. Зато преподы восхищенно
гудели и обменивались записками. Тут в дверь аудитории постучали, и вошел
декан.
— Извините, что прерываю ваше достойнейшее занятие, но,
надеюсь, та весть, что я принес, будет достойной компенсацией. Не знаю, читал
ли кто из вас, что геологи обнаружили в Северной Карелии и Поморье некоторое
количество городищ и даже сохранившихся построек, датируемых примерно девятым —
одиннадцатым веками? Как люди грубые, они просто снесли бы это все, но тут,
во-первых, оказались на месте вы все и Сергей Рудольфович с его наметанным
глазом в частности, а главное — министр недра пользования оказался человеком
понимающим и ценящим нашу историю, поэтому на неограниченное время там все
работы законсервированы, а нам и РЭМу оплачивается столько экспедиций, сколько
найдем рабочих рук. Во главе угла, конечно, археологи, но и этнографам найдется
чем заняться. Поэтому я с большой радостью представляю вам министра недра
пользования Российской Федерации Александра Петровича Волкова!
И вошел Волков. В синем костюме очень свободного кроя, в
бесшумных мокасинах. Он был точно такой же, каким мы его увидели в первый раз,
но при этом — совершенно не такой. Атомная бомба, из которой вытряхнули
начинку. От него не шибало силой, не летели искры, и уже постфактум я
сообразил, что, пока он стоял за дверью, я его там не учуял — а должен был… Что
это? Такая маскировка? Или, когда его восстанавливали по частям — а я был точно
уверен, что его восстанавливали по частям, — самое главное решили не
вставлять на место? Не знаю…
Следом за ним вошел Артур. В руках у него была большая
коробка. Я слушал вполуха, а сам пытался почувствовать, что происходит, —
и не мог. Потом Артур открыл коробку. Бла-бла-бла, найденный древний артефакт
прекрасной сохранности, который геологи презентуют кафедре в надежде на
дальнейшее тесное сотрудничество.
Это была мотря. Хворостяное пугало, которые развешивают на
деревьях. В завязанном по-монашески платочке. Чудовище из моих снов…
И тут Волков хитро посмотрел на меня — именно на меня, я
сидел наверху, отдельно, — и хитро и весело подмигнул. Смотри, мол, как мы
пошутили.
И мне ничего не оставалось, как приподнять верхнюю губу,
показывая клыки, и тоже подмигнуть.
Каких свершений, издевательств, каких мук я еще ожидал? Не
знаю. Но я твердо верил, что не прошло время жестоких чудес.
Станислав Лем, «Солярис»
